Первая леди для Президента
Шрифт:
– Свадьба снится к смертельной опасности и к неприятностям. Себя в фате видела?
Кивнула и отпила горячий напиток, кончики пальцев казались холодными и не согревались даже от кофе. Ноги тоже ужасно замерзли.
– Я…мне уехать надо, – вдруг решительно произнесла я и увидела, как она вздрогнула. А…мне вдруг стало понятно, чего я хочу и что мне нужно сделать, чтобы не сойти с ума.
– Что значит уехать?
– Да…мне надо уехать. С одним человеком встретиться и узнать все про НЕГО.
– Марина! Я даже слышать этого не хочу!
– Мне…мне
– Пару месяцев назад ты считала, что худшее, что случилось – это то, что он тебя бросил.
– Да, я так считала. Тогда. А сейчас с каждым днем все страшнее, потому что такие люди, как он, вот так не исчезают. Батурин политик. Он мог залечь на дно на какое-то время, но не исчезнуть.
Лариса Николаевна отодвинула от себя чашку с чаем.
– Ты какую ночь не спишь?
– Я сплю.
– Ложь! Ты не спишь! Я вижу, как ты возле окна стоишь…как ходишь по комнате слышу. Тебе бы к психологу сходить. Да, непросто принять, когда мужчина отворачивается, но так бывает у нас женщин. Плюс выкидыш…Это все нелегко принять, но такова жизнь. Понимаешь?
– Понимаю…но это не тот случай. Не тот.
– Тебе очень хочется в это верить.
– Мне кажется, я это знаю. Я должна уехать. Вы побудете с Льдинкой?
Она сильно сжала руки, сдавила так, что побелели костяшки пальцев.
– Куда ты поедешь?
– К человеку, который может знать, где…он…Хочу увидеть и поговорить лично.
Я знала ее адрес, помнила его наизусть и от всего сердца молилась, чтобы она никуда не уехала и не исчезла так же, как и ОН.
Нас с этой женщиной связывало многое, в том числе и вражда. Я помнила все то, что она сделала и как помогала Людмиле…Боже! Мне страшно подумать, что она была моей матерью. Уж лучше быть сиротой и никогда не знать о такой родственнице.
Я все еще не переварила свое родство с ней, такое родство. НЕ переварила то, что моя собственная мать от меня отказалась и предпочла ничего обо мне не знать… а когда узнала, то сочла лучшим выходом – убить меня. Все, что нас с ней объединяло – это адская и невыносимая любовь к одному и тому же мужчине…как и Надю, мою самую настоящую мать. Все мы, как проклятые, были обречены сгореть дотла от любви к Айсбергу.
Мне было страшно подумать о том, как я буду скучать по Льдинке… Мы никогда так надолго не расставались, я даже в дороге постоянно вздрагивала от мысли о моем малыше и о понимании, что я ужасно буду тосковать по моему мальчику. Но, наверное, я была бы не я, если бы не поехала искать его…Мне казалось, что я буквально всеми своими фибрами чувствую – с ним что-то случилось.
И ОНА могла об этом знать. Эта женщина. Эта ведьма, которая многое изменила во мне и сделала меня той, кем я являюсь сейчас.
Я поднялась по знакомой лестнице вверх, подошла к знакомой двери и позвонила в звонок. Услыхала тявканье собаки, вся подобралась. У кого угодно могла быть собака. Дверь открылась, и я замерла,
– Здравствуйте, Эллен.
– Мон шери…это вы? А точнее, вы ли это?
Тонкая рука приспустила очки, чтобы получше меня рассмотреть.
– Похудела, одета в безвкусицу, прическа мрак, макияж отстойный, или как там говорит молодежь?
– Можно я войду?
Наверное, какие-то секунды она все же думала, но потом посторонилась и впустила меня. Как и всегда мне дали тапочки, у меня забрали пальто. В ее доме ничего не изменилось. Все также пахнет Шанель «№19», все также к нему примешивается аромат трав и лекарств, а еще одиночества и старости. Сама Эллен тоже изменилась. Сдала. Хотя и ухаживала за собой, по-прежнему с маникюром, по-прежнему с идеальным макияжем, и на одежде ни одной складочки, а на колготках – морщинки.
«Запомни, деточка – морщины на колготках хуже дырки и стрелки»
– Мятный чай?
Я кивнула. Сердце тревожно бьется, и, кажется, я сейчас хлопнусь в обморок, так меня свела с ума эта встреча, как некое звено между ней и Айсбергом, как зыбкий мостик, перекинувшийся из прошлого в настоящее. И настолько невыносимая тоска по нему, так, что выть захотелось и рыдать навзрыд. В горле пересохло и перехватило дыхание.
– Не оттопыривай мизинец. Что за мещанские замашки?
Она нарушила молчание, пока мы пили чай и смотрели то в сторону, то друг на друга. Невольно убрала мизинец. Потом все же спросила.
– Вы…вы знаете, где он?
– Кто?
Деланно с любопытством спросила она. А по глазам видно – она знает, о ком я спрашиваю.
– Петр.
– Так ведь умер, царствие ему небесное.
Я резко поставила чашку на стол, а она оглянулась по сторонам и приложила палец к губам. Я вздрогнула, понимая, что она имеет в виду – в ее доме может быть прослушка. На секунду забывая кто он и что вокруг него вертится, в кого меня угораздило…вот так, что теперь кажется, я к нему припаяна ржавым железом, вросла в мясо.
– Пошли прогуляемся, девочка. Зайдем в кондитерскую, купим печенье. Помянем Питера. Он был для меня очень близким человеком. Я его безгранично любила.
И я вдруг поняла, что за все мое время пребывания в ее доме – она ни разу не назвала мое имя. Эллен не изменилась и оставалась сама собой даже спустя время.
Выдохнула и отнесла чашку в раковину. От одного слова «помянем» становится мутно и тошно.
– Да, конечно. Помянем.
Мы оделись, и она подала мне мою сумочку…потом посмотрела на мой чемоданчик и отрицательно качнула головой. Это означало, что остаться я у нее не смогу, и лучше его забрать прямо сейчас. Я ее поняла и чемодан прихватила с собой. Мы отошли на несколько метров от дома, она выключила свой сотовый, осмотрелась по сторонам. Пристально осмотрелась, явно не упуская ничего из вида. Потом посмотрела на часы. Как будто куда-то спешила или кого-то ждала.