Первая любовь Ходжи Насреддина

Зульфикаров Тимур Касимович

А в ущелье еще стоит, колышется ранний мягкий туман.

Малая хрустальная река мягко, дремотно, сонно шумит в камнях.

Это ущелье чинар. Сильные вольные деревья стоят посреди реки, среди камней, среди быстрой хлесткой воды.

Они еще зеленые, эти горные чинары, хотя осень уже и сады равнин пожелтели, облетели, обнажились, опустели...

Там, в садах

долинных, рыщут зрелые осенние зайцы-толаи и рыжие алаиские лисы... Желтые осенние зайцы и лисы...

А здесь холодная свежая кудрявая тесная зелень речных чинар...

Я люблю это ущелье, я знаю здесь каждый камень, каждое дерево, каждого зверя. Я люблю каждый камень, каждое дерево.

Как живых. Они живые. Сокровенные...

И я знаю, что камни и деревья тоже любят меня... Знают как своего... чуют...

Я хочу после смерти стать камнем или деревом в этом ущелье... Или зверем — но только не хищным... Пусть лучше осенним зайцем, чем лисой...

Это ущелье — моя колыбель, моя гахвара, мой исток, люлька...

Здесь, в каменной речушке, ловлю я форелей в ивовую плетеную корзину-мардушку. Гибких жемчужных ханских форелей!..

Мой отец говорит:

— Сынок, будь чистым, как эти родниковые хрустальные форели. Живи среди чистых людей, как форель среди чистых вод...

Но где эти чистые воды, эти чистые форели, эти чистые люди?..

...Старый осел аль Яхшур пьет острую ледниковую родниковую воду из реки.

Молодой Насреддин рубит длинным узким топором засохшие приречные деревья, тополя-туранги, ветлы.

Топор лихо, туго мелькает в воздухе. Режет воздух.

Насреддин — ловкий, меткий и быстрый отрок. Долгие капли пота падают с горячего круглого лица в хрус¬тальную реку...

Ах, мое ущелье!.. Родное!.. Зыбкое, утреннее, живое...

Хочу быть после смерти твоим камнем, деревом, зверем...

Стоять тут неподвижно, вечно... Дышать, жить, чуять в осеннем терпком душистом ветре!..

Но и чинары высыхают, гибнут, но и камни выветриваются, но и звери издыхают...

Эх, все же лучше быть человеком...

Ведь чинара — только чинара, камень — только камень, зверь — только зверь, а человек — и чинара, и камень, и зверь, и многое иное...

Сказано у шейха Руми:

В мире нет ничего, что было бы вне тебя...

Все, чего ты взыскуешь, найдешь ты в себе...

Сказано в Священной Книге: Все в вас самих, но вы не ведаете!..

Но зачем, зачем тогда люди умирают, уходят?..

За¬чем моя мать, моя кроткая тихая бессловесная Ляпак-биби старая?.. Зачем?..

Зачем мой отец, Мустаффа-ата, мой старый беззубый невиновный гончар, глинник, горшечник с седой редкой бородой,старый?.. Зачем?..

Зачем у аль Яхшура ноги лысые дрожащие сквозящие прозрачные ломкие?.. Зачем?..

Зачем ползут предтечи-предвестники — муравьиные дороги?..

Зачем? зачем? зачем? зачем? зачем? зачем...

Зачем, о Боже?..

Наказание несоизмеримо с виной... Да и какая вина?..

Зачем?.. зачем смерть?..

Ай!..

Слепой топор больно бьет Насреддина по ноге, по старым ветхим отцовским каушам.

Слезы текут по лицу Насреддина — на этот раз от боли, но он хохочет, хохочет, прыгает на одной ноге...

— Эй, аль Яхшур, видишь?.. Аллах тут же наказал меня топором, как только я задумался о вечности, о бессмертии...

Такие разговоры могут вести только богатые люди, а беднякам не до вечности... Бедняков пожирает время!.. Как паук мух...

Я на миг задумался о вечности и едва не лишился тленной ноги! Ха-ха!.. Пришлось бы мне, как святому дервишу, каландару Девонаи Бурху, сорок лет стоять на одной ноге в знак протеста против того, что Аллах создал ад!..

И за это сами же грешники побили его камнями!..

Так что не всегда надо заступаться за грешников... Пусть спокойно шествуют в ад. Не надо мешать им. Не надо вообще никому мешать... Особенно там, в небесах...

Но иногда призрачный ад нисходит, опускается с небес на землю и становится земной, живой явью...

Что тогда делать?.. Только гордо стоять на одной ноге в знак протеста?..

Боль развязывает языки. А мудрец немногословен, ибо сказано, что «...говорящий не знает, а знающий не говорит...».

Насреддин замолк, снял с ноги разрубленный, разрушенный башмак, спасший ему ногу, и бросил его в реку.