Первая любовь

Зайцева Мария

Кристина нашарила ручку , открыла дверь, практически вываливаясь из машины, и побежала к общаге, не оглядываясь.

Сердце билось заполошенно и дико, щеки горели, зацелованные распухшие губы ныли, в голове был полный бедлам.

Она совершенно, категорически не могла понять его поведения!

И в таком состоянии, в котором она сейчас была, мозг наотрез отказывался анализировать произошедшее.

Кристина прибежала в комнату, упала на кровать, не включая свет, наощупь раздеваясь.

Он разорвал

на ней блузку, успел расстегнуть лифчик, отодрал у него крючки с мясом, стыд-то какой! И где теперь ей новый лифчик взять? Этот был единственный.

Кристина укрылась одеялом с головой, опять переживая этот вечер. Неверяще провела рукой по губам, по щекам, чувствительным и чуть саднящим ( щетиной натер!), по шее и груди. Она знала, что утром увидит засосы на местах, где он целовал ее, потому что чувствовала боль, сладкую, дурманящую, возбуждающую боль, когда Митяй касался ее так жадно и грубо. Так… По-взрослому.

Кристина не могла, не хотела сейчас думать о том, почему он опять не продолжил, почему остановился, отправил ее домой.

Она обхватила колени руками и уснула, слишком утомленная произошедшим.

Ей снились жадные горячие руки , трогающие ее грудь, скользящие по телу, и нежные губы, клеймящие поцелуями щеки и шею.

Глава 4

У Митяя с недавнего времени появилось новое определение слову “мудак”.

Это он.

Только мудак уже во второй раз может выпустить из рук охрененную девочку и умотать в ночь со зверским стояком.

А почему?

А потому что мудак.

Слишком правильный мудак.

Вот бы парни поржали, если б узнали.

Митяй Нервный - правильный мудак. Оборжаться.

Митяй ехал домой, злясь на весь свет, а на себя особенно.

Не надо было ее целовать.

Не надо. Нахера? Вот нахера это сделал?

Правильно, мудак потому что.

Не сдержался.

Девочка была такая манящая с этими сонными усталыми омутами глаз, с немного растрепавшейся аккуратной тяжелой прической, в которую так хотелось зарыться руками, вытащить, нахер, все заколки и распустить пушистую копну волос.

Не сдержался.

Как в мареве каком-то, в дурмане, полез лапами, поцеловал, а дальше - провал, блядь, временной. Как в фантастических романах, что читал мальчишкой.

Опомнился только , когда почувствовал копошение в районе ремня.

Чуть пришел в себя, и охренел.

Оказывается, он за секунду успел перетащить девочку себе на колени, расстегнуть на ней кофту, стащить белье, распустить волосы, и все это - не прерывая жадного поцелуя!

Ну что тут скажешь? Даже с отключенным сознанием его тело действовало вполне себе профессионально, стремясь получить все удовольствия, что могла дать ему эта маленькая, хрупкая девочка.

Опыт, как говорится, не пропьешь.

Опять

он перепутал, похоже, фантазии с реальностью ( а это диагноз, диагноз, блядь!), и опять страдает мышка, которую еще чуть-чуть и поимел бы прямо в машине, как шмару плечевую.

Она-то не понимает, похоже, ничего. Ведется на него, отказать не может. Конечно, попробуй ему откажи, если он ей первым делом в рот языком лезет!

Митяй закурил и чуть поморщился, наблюдая, как ошарашенная случившимся девочка пытается застегнуть пуговицы на блузке, приладить на место белье, кажется, разорванное им к херам в клочья.

Мудак, он мудак и есть.

Ничего нормально сделать не может. Даже девочку усталую до дома довезти без приключений.

Вон трясется как, испугалась , наверно, до чертиков.

Ну ничего, все еще можно исправить.

Шарахнулась она , конечно, из машины знатно. Бежала, аж пятки сверкали.

Лежит, поди, сейчас, и трясется от страха, а , может, радуется, что все обошлось.

Митяй отвлекся на пиликанье трубки.

Валек.

Веселый-напряженный голос. Грохот музыки на заднем фоне.

– Братуха, не спишь? Подваливай, у нас тут веселье начинается!

– Где?

– Да вот возле клубешника нашего любимого. Круто тут: телки, вискарик, только тебя ждем!

– Еду.

Митяй кинул трубку, полез в бардачок, достал блеснувшее матовым воронением оружие, сразу дослал патрон.

Валек просто так не звонит. Весело, значит.

Ну, повеселимся.

Через час, лениво наблюдая за грузящимися в тонированные джипы чужаками, прикуривая, Митяй с удивлением заметил чуть подрагивающие пальцы.

Странно. С войны не дрожали у него руки. Да и там только первый месяц такое накатывало.

Странно.

Валек, ухмыляясь разбитой рожей, что-то балаболил по своей привычке, Митяй даже не вслушивался, задумавшись о том, что завтра девочка могла его и не дождаться.

Мысль была странная, нелепая и отчего-то горькая.

Он мимолетно совсем представил, о чем бы она думала, маленькая ведьмочка с огромными черными усталыми глазами, если б он так и не появился бы больше никогда в ее жизни.

Вспоминала бы его? А если да, то как долго?

Почему-то именно после этой, совершенно глупой, дебильной даже в своей нелогичности, неожиданности, разборки с пришлыми, совершенно не рубящими фишку, кто где есть в этом городе, парнями, разборки рядовой, хорошо, малой кровью закончившейся, ему в голову залетела эта дикая мысль.

Залетела, зацепилась и никак не хотела отпускать.

Как и сама девчонка, ведьмочка, серая мышка с бездонными глазищами.

– Ты прости, брат, я тебя из постели выдернул, наверно, - донесся до него сквозь размышления голос Валька, - как там, кстати, Дюймовочка? Сладкая? Я бы…