Первая мировая война. Борьба миров
Шрифт:
За границу Временным правительством направлен ряд телеграмм, в которых деятелям оппозиции предлагалось вернуться в Россию и принять участие в создании нового государства (в их числе Г. В. Плеханову, П. А. Кропоткину, В. И. Ленину). Это не удивляет, если вспомнить, что именно А. Ф. Керенский защищал на процессе при царе лидеров большевиков. Вспомнились и связи, существовавшие между семьями. Впрочем, лично они — Ленин и Керенский — друг с другом не встречались.
Разрешили вернуться в Россию даже духоборам, высланным из страны царем и синодом в конце XIX в. Министр народного просвещения Временного правительства предложил вернуть в учебные заведения всех тех, кто был ранее уволен царизмом за политическую деятельность. Последовало освобождение политических заключенных, а под шумок дадут свободу и уголовникам. Из Румынии торжественно проследовала группа матросов с броненосца «Потемкин», поднявших в 1905 г. восстание. Выдвигаются программы самых разных преобразований в трудовой сфере, например, на заводах и фабриках страны устанавливались новые принципы управления. Между Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов и
Хотя в апреле 1917 г. выпуск продукции упал на 30—40%, они потребовали поднять заработную плату. Выплаты, если бы их сделали, превысили бы доходы предпринимателей. В Донбассе эти требования шахтеров составили 240 млн. руб. в год при доходе шахт 75 млн. руб. Стали закрываться заводы и фабрики, включая предприятия оборонного значения, сокращаться штаты и производство. Специалисты бегут с заводов. Союз инженеров заявил о разрухе и выходе из строя техники на большинстве фабрик и заводов Петрограда. Усиливаются случаи травли и насилия со стороны рабочих анархистского толка в отношении технического персонала и администрации. Встал транспорт. В октябре 1917 г. на московском узле и северных дорогах стояло без отправки 20 готовых поездов, на Архангельской линии — 5 брошенных поездов. В районе Нижнего Новгорода из-за отсутствия паровозов скопилось 600 вагонов. Все кондукторы сбежали. Шли открытые грабежи поездов, пакгаузов, станций.
Финансовая система страны была подорвана, а правительство включило печатный станок и выпустило кредитных билетов на 2 млрд. рублей. В итоге государственный долг России значительно вырос — до 5,4 млрд. руб. в начале сентября и к октябрю 1917 г. составлял 49 млрд. рублей.
Историк заключает: «А в стране творился хаос. Погромы, беспорядки, самосуды, преступность. Появилась угроза настоящего голода, например, в транспортах, идущих в Петроград, из 200 тыс. пудов было по пути разграблено 100 тыс. Прифронтовая полоса стала сущим адом. Разложившиеся воинские части громили крестьянские хозяйства, отбирали скот и зерно, разбивали спиртзаводы, пьянствовали и бесчинствовали». Сцены разыгрывались такие, что напоминали самые мрачные страницы нашествия французов в Россию, заметно превосходя их. Погромы идут несколько месяцев, но все это теперь называется «социализация имущества»… Кое-где делались спорадические попытки остановить грабежи силой, но безуспешно, солдаты, охранявшие магазины, банки и проч., брали кассы и их взламывали. Раз некий полк после 5-часовых героических усилий приветствовал громовым «ура!» взлом «буржуйской кассы». Правда, разочарованию не было предела— там оказались лишь мыло и карандаши. В Киеве рабочие разгромили Ильнецкий сахарный завод, избив технический персонал и директора. В Белозерске толпы народа останавливали суда, причем грабили под колокольный звон, «с Божьей милостью». Армия побросала позиции, дружно занялась торговлей казенным барахлом. В Козловском уезде Тамбовской губернии было разграблено и сожжено около 25 поместий, несмотря на то что владельцы сдали земли в Земельный комитет, их имения громили и грабили, на погром ехали, как на праздник. Всем селом запрягали подводы и целым табуном (2000 телег), как во времена Стеньки Разина, ехали, чтобы вывезти награбленное «буржуйское добро». Трехтысячная толпа разнесла имение буквально по бревнышку: сняли все железные крыши, взяли весь тес, стропила, вынули все двери и рамы, собрали весь инвентарь, увезли 20 000 пудов хлеба, всю солому от него, весь необмолоченный хлеб из скирд. После развели скот по домам и подожгли барский дом. Говорили в ответ на упреки: «Мы не грабим, мы делим имущество угнетателя, к тому же, сейчас идет революция».
Разбойничьи действия крестьян нельзя отрывать от того многовекового грабежа дворянством, буржуазией, бюрократией, кулачеством российского крестьянства. Прожить сколь-либо сносно на то, чем он владел на селе, крестьянин не мог и шел в вечную кабалу к помещику или к своим зажиточным односельчанам. Часть крестьян бросали все и уходили в город, пополняя ряды рабочего класса. Кроме того, от государства не было никакой поддержки, мужик всецело зависел от прихотей природы. Выше мы уже говорили о неурожаях, когда голод поражал целые губернии. После революции 1917 г. царский министр земледелия А. Н. Наумов признал: «небывалые недороды влекли за собой почти повсеместное недоедание, в ряде районов настоящий голод с его последствиями — цингой и тифом. Россия до самой революции фактически не вылезала из состояния голода то в одной, то в другой губернии».
Февральская революция старалась использовать демократические инструменты в лице земства и кооперативов для поддержки крестьян. Однако крестьянство относилось к ним с недоверием, как к старорежимным организациям… Да, Временное правительство, буржуазные партии и соглашательские партии попытались придать низовым организациям буржуазно-демократический характер. Эти усилия наталкивались на жесткое сопротивление крестьян. Исследователи отмечают: «Политика всесословных комитетов не отвечала интересам крестьян-общинников». Но почему? В те месяцы буржуазное Временное правительство действует в условиях суровой доминанты — войны.
И сразу выяснилось, что тут демократические методы не работают. Сверху стали поступать установки типа: «…произвести перепись всего скота в Ново-Бурасской волости и произвести реквизицию скота для нужд армии у спекулянтов и, в случае нехватки, приступить к реквизиции у местного населения, если не будет добровольной продажи…» Посылались и военные отряды для обеспечения «процесса»… Заметьте, это делали не большевики, а самые что ни на есть отъявленные «буржуазисты», деятели Временного правительства. Скоро даже в восторженной буржуазной прессе появляются по отношению к Временным правительствам нотки скептицизма. Уже в начале августа 1917 г. ЦИК, ранее доверивший Керенскому «спасение революции», встретил его появление в Петербургском совете рабочих депутатов гробовым молчанием. Ситуация повторилась и в Москве на заседании Государственного совещания, где левые во время встречи с ним безмолвствуют.
Во всех революциях к революционерам примыкает и плебс, порой самая дикая и свирепая его часть… Во время Февральской революции рабочие и солдаты первым делом настежь распахнули двери тюрем, выпустив не только революционеров, но и так называемых жертв царизма, т. е. разного рода шпану. Правительство объявит в марте 1917 г. общую амнистию. На волю вольную выпустили 100 тысяч бандитов, воров, жуликов, убийц… Правительство тем самым само открыло дорогу анархии. Вдобавок распустили губернскую администрацию, полицию, упразднили Департамент полиции, Охранное отделение, Жандармский корпус. Уволены губернаторы и вице-губернаторы. Итог: правоохранительная система рухнула фактически в одночасье. К слову сказать, не пережил отречения царя небезызвестный жандармский полковник С. В. Зубатов, «крестный отец» Гапона. Узнав об отречении, бывший в отставке старый служака, полковник полиции застрелился… Результаты подобных «свобод» тут же дали о себе знать: Если за весну 1916 г. в Москве было зарегистрировано 3618 преступлений, то за весну последующего года — более 20 тысяч, а количество крупных краж выросло в 5 раз. Горький в письме Е. П. Пешковой от 19 марта (1 апреля) 1917 г. мрачно скажет: «на мой взгляд, преобладающее население России составляют злые и глупые свиньи. Их особенно много в Москве… нет сомнения, что у вас (т. е. в Москве. — Ред.)очень быстро развивается контрреволюция, самая пакостная и страшная — обывательская». В стране уже начинало твориться бог знает что: бандитские налеты, белые кресты на квартирах буржуазии, офицеров и евреев, массовые самоубийства и прочие «прелести» революционного невроза. В немалой степени способствовало тому и то, что страна оказалась наводнена оружием. Все, кто мог и хотел, вооружались. Только за первые дни революции было выдано 20 000 милицейских удостоверений. Отряды народной милиции напоминали, скорее, шайки разбойников или ватаги ушкуйников.
«Проблема» с царской семьей
В такой обстановке принималось и решение о судьбе бывшего царя и его семьи. Речь могла идти о депортации семейства Романовых или даже о его ликвидации. И Временное правительство, поручившее Керенскому решить «проблему с царской семьей», имело к этому прямое отношение. Керенский встретился с Николаем II в Царском Селе в апреле 1917 г. Личное его отношение к царской семье можно назвать «нейтральным» (так он уверял в мемуарах). Он писал: «…К поверженному врагу я не испытывал чувства мщения, напротив, я хотел внушить ему, что революция, в чем-то … гуманна к своим врагам не только на словах, но и на деле». На словах он сочувствует царю.
Керенский говорил в Московском совете: «Как генеральный прокурор, я обладаю властью решать судьбу Николая II. Но, товарищи, русская революция не запятнала себя кровопролитием, и я не позволю опозорить ее. Я отказываюсь быть Маратом русской революции».
Однако личные отношения в политике уходят на задний план, а на первое место неизбежно выходят вопросы политической необходимости, целесообразности. Для ниспровержения монархии и захвата власти буржуазия приложила немало усилий, теперь же в глубине души она опасалась возможности реставрации монархии. Кроме того, она понимала, что солдаты и рабочие Петрограда, Москвы возбуждены до крайности против царя. Правые старались выгородить Романовых: уверяли, что бессмысленно и несправедливо подвергать Николая ответственности за те или иные поступки в качестве императора, ибо это противоречило «аксиоме государственного права». Но у простого народа к царю было свои, совсем иные чувства и своя аксиома права. Трудовой люд требовал расправы над бывшим самодержцем, теперь уже низвергнутым и содержавшимся под арестом.
Напомним, что правительство Г. Львова выразило согласие отправить семейство царя в Англию, но не отправило. Позже, оправдываясь перед следователем Соколовым, Львов говорил: «Временное правительство не могло не принять мер в отношении свергнутого Императора. Лишение свободы прежних властителей было психологически неизбежно. Необходимо было предохранить Царя от возможных эксцессов революционного водоворота. С другой стороны, правительство обязано было расследовать тщательно и беспристрастно всю деятельность бывшего Царя и бывшей Царицы, которую общественное мнение считало пагубной для национальных интересов страны» (1920).