Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Хейстингс Макс

В 8:05 туманного 16 декабря в курортном йоркширском городке Скарборо офицер береговой охраны Артур Дин увидел на горизонте два линейных крейсера. Подойдя на 550 м к городской крепости, они начали непрерывную пальбу по берегу, идя вдоль него через залив Саут-Бей, затем развернулись и точно так же прошли в обратную сторону. Grand Hotel, где пожилые вдовы, которыми изобиловал городок, читали письма за накрытыми к завтраку столиками, получил несколько прямых попаданий. Была снесена торцевая стена ратуши, витрины магазинов и пансион на утесе Святого Николая, а также ряд домов на Столби-Роуд. Мировой судья по имени Джон Холл как раз одевался, когда в спальню угодил снаряд и лишил его жизни. В 30 км оттуда, в Уитби, такие же разрушения и кровопролитие учинили еще два немецких крейсера – один снаряд снес западную травею древнего аббатства, другой превратил в груду щебня домики по Эск-Террас. В соседнем Хартлпуле за полчаса обстрела немецкие корабли разрушили банк Lloyds и взорвали газопровод. После этого флотилия Гиппера отправилась обратно.

Тем временем у Доггер-банки всю ночь

и на следующее утро эсминцы обоих сторон периодически замечали друг друга и завязывали перестрелку, насколько позволяло бурное море. Как и в Гельголандской бухте, немецкая артиллерия показала свое превосходство: британские эсминцы получили несколько попаданий, тогда как корабли Ингеноля оставались невредимыми. Битти и Уоррендер пытались просчитать значимость действий противника, пока им не сообщили радиограммой, что немецкие корабли обстреливают Скарборо. Теперь подходящие курсы перехвата предстояло разрабатывать адмиралам, находящимся в море. Уоррендер радиографировал Джеллико и линейным крейсерам: «Скарборо под обстрелом; я следую к Гуллю». Задира Битти ответил: «Правда? А я следую в Скарборо». Но пока британские большие корабли шли на запад, видимость к концу утра катастрофически ухудшилась. Британским и немецким судам всех мастей и размеров пришлось, периодически постреливая, пробираться в густом тумане наугад, не зная, где и что делает противник.

Где же находился в это время Ингеноль и основные силы немецкого флота? В 5:45, узнав, что эсминцы схватились с британскими кораблями, немецкий адмирал возомнил, что в схватке участвует весь Гранд-Флит. Застать британцев врасплох не получалось. Ингеноль вышел в море, исключительно чтобы поддержать рейд Гиппера, не имея на руках мандата от кайзера на крупное сражение. Он поспешно повернул обратно, не подозревая, что в результате разминулся с Битти и Уоррендером и проворонил величайшую в этой войне стратегическую возможность для немецкого флота.

Все позднее утро и начало дня противоборствующие легкие корабли играли в салки в тумане, периодически замечая друг друга и перестреливаясь, притом что местонахождение Гиппера оставалось для больших британских кораблей загадкой. В своем докладе впоследствии Уоррендер досадовал: «Они вышли из одной стены дождя и скрылись за другой». Битти внезапно решил повернуть на восток, надеясь повысить свои шансы отрезать отступающего Гиппера. Он просчитался. Держи он прежний курс на запад, уже через час встретил бы немецкие линейные крейсеры – другое дело, что исход этой встречи ему вряд ли пришелся бы по душе. Битти мог бы выйти и победителем, однако – учитывая дальнейшую судьбу его эскадры у Ютландии, где два корабля были потоплены и еще два получили сильные повреждения, – он мог и потерпеть катастрофу. Пока же, 16 декабря, он упустил Гиппера, который целым и невредимым ускользнул в Вильгельмсхафен. Оба флота дошли до своих портов базирования, не потеряв ни единого корабля, хотя два британских эсминца пришлось ставить в доки на ремонт. К огорчению Королевского флота, последняя возможность для крупного морского сражения в 1914 году была упущена.

Мичман Чарльз Дэниел с дредноута Orion отметил тем утром, что, если флот упустит немцев, его репутация «будет, видимо, смешана с грязью в глазах британской публики». Пять дней спустя, когда худшее уже случилось, молодой человек добавил с грустью: «Мы не забудем, как упустили эти немецкие крейсеры, и при мысли о том, как замечательно было бы их потопить, досада становится еще острее» {743} . Британцы так и не вычислили точную цель Гиппера, однако знали, что он на подходе, но не попытались отогнать его от берега, пожертвовав жизнями 107 взрослых и детей в Скарборо, Уитби и Хартлпуле. Еще 500 с лишним мирных жителей было ранено. Таким образом, Королевскому флоту не удалось перехватить корабли противника (после раскрытия его намерений Сороковым кабинетом), даже столкнувшись с частью немецких эскадр. День вышел бесславным, хоть и показательным для морской войны дорадарной эпохи.

743

ibid. p. 429

Главным недостатком Королевского флота, который блестяще проанализировал Эндрю Гордон, была косность мышления офицеров и пресмыкательство перед высоким начальством: капитаны дожидались приказов адмирала, а если таковых не было или они были недостаточно четкими (чем нередко грешил Битти), подчиненные ни в какую не отваживались думать и действовать самостоятельно {744} . Своей атмосферой линкоры XX века напоминали плавучие закрытые школы, где даже старосты – капитаны – боялись решать что-то без согласия и ведома «директора». Дважды во время похода на Скарборо были упущены возможности, поскольку капитаны тщетно ждали руководящих указаний от вышестоящих. В одном случае, когда флагманский корабль флотилии эсминцев резко отвернул в сторону, потому что руль управления заклинило немецким снарядом, остальные тут же последовали за ним.

744

Andrew Gordon passim

Однако на что же рассчитывали немцы, обстреливая прибрежные городки? Это был акт чистого терроризма, не имевший стратегической цели, призванный лишь деморализовать британский народ, заставив ощутить свою уязвимость перед немецким «страхом и ужасом». Однако вместо этого они лишь

подлили масла в огонь ненависти британцев к врагу и укрепили в желании сражаться. Если 4 августа британцы не испытывали особых враждебных чувств к подданным кайзера, к концу года поступки немцев и союзническая пропаганда разожгли настоящую злость в некоторых сердцах. 22-летний Джеймс Колвилл с Lancaster писал после того, как корабли Гиппера сделали 18 декабря свое черное дело: «Может, нам выпадет шанс, и мы отплатим им той же монетой до последнего пфеннига, но, когда мы доберемся до Германии, убивать мирных жителей не станем. Хотел бы я посмотреть на дюжину немецких городов – начиная Эссеном и заканчивая Берлином, – сожженных дотла и разоренных – одним словом, “лувенизированных” [25] » {745} .

25

Слово происходит от названия французского города Лёвен, стертого с лица земли немецкой артиллерией в августе 1914 года. В странах союзников судьба города стала символом «тевтонского варварства». – Прим. ред.

745

Wolz pp. 356–7

За набег немцев на Скарборо Королевский флот подвергся критике, которая была бы в разы жестче, если бы публика знала, что британское побережье было оставлено без обороны намеренно. Морские офицеры утверждали, что, даже если Гранд-Флит негде больше разместить, кроме Скапа-Флоу, по крайней мере линейные крейсеры можно перебазировать к югу, откуда они быстрее смогут подойти к месту очередной вылазки немцев. В конечном итоге корабли Битти перебросили в залив Ферт-оф-Форт.

Однако общее мнение склонялось к тому, что действия немецкого флота, этот необоснованный и бесполезный обстрел курортных городков, демонстрировали слабость, а не силу. Не отваживаясь вступить в открытый бой с Гранд-Флитом, Ингеноль и Гиппер отыгрались на пансионах. Кроме того, набег на Скарборо свидетельствовал о том, что война теряет благородство. Обе враждующие стороны постепенно отказывались от галантности, с которой брали в руки оружие пять месяцев назад. Командир броненосца Lothringen барон Вальтер фон Кайзерлинк писал своему дяде 29 декабря, призывая дать возможность подлодкам беспрепятственно нападать на британские торговые суда: «Пока война не постучится к англичанину в дверь, этот вор и убийца не поймет, что она значит для других. Со времен [голландского адмирала XVII века] де Рейтера никто не обрушивал на английские дома ни единого снаряда» {746} .

746

ibid. p. 349

Еще до набега на Скарборо большинство морских офицеров с обеих сторон сознавали, что ждать столкновения враждующих флотов, возможно, придется долго. Штабной офицер Эрнст Вайцзеккер пришел к выводу, что вместо дорогих дредноутов Германии следовало бы строить больше крейсеров и мелких судов {747} . С ним соглашался Рейнгольд Кноблох: «Наше бездействие заставляет усомниться в пользе надводных боевых кораблей. Многие [немецкие моряки] воспринимают сейчас всерьез лишь подводные лодки, аэропланы и мины» {748} . Вальтер Цешмар, офицер артиллерии с Helgoland, писал в октябре в своем дневнике: «Кажется, войны и вовсе нет никакой». Месяц спустя у него добавилось пессимизма: «В Северном море больше ничего не происходит. Регулярные боевые действия ведут лишь подлодки» {749} . Немецкий флот перешел на осточертевший всем распорядок: на два дня корабли выходили в дозор на подступах к Яде-банке, затем четыре дня проводили ближе к берегу и еще восемь стояли в гавани. Все до единого офицеры ненавидели эту унылую ротацию, однако на ближайшие четыре года (не считая перерывов на незначительные стычки) именно она будет главенствовать в немецком флоте.

747

ibid. p. 324 28.10.14

748

ibid. p. 450

749

ibid. p. 101 21.11.14

«С точки зрения простого морского офицера, – писал Филсон Янг на Северном море, – настоящая беда этой войны, начисто лишавшая ее огня и задора, состояла в продолжительном отсутствии врага. Почти никто из нас не сталкивался лицом к лицу с немцем с самого начала войны, и лишь немногие видели немецкие корабли. <…> Враг становился призраком, химерой. <…> Однажды он показался четырьмя крошечными полосами дыма, похожими на бегущих ежей, на дальнем горизонте холодного серого моря. Вскоре от четырех полос остались лишь три. Это значило, что большой корабль, сравнимый численностью команды с населением крупной деревни, разлетевшись на куски в языках пламени, погрузился всей своей раскаленной агонизирующей массой в ледяную пучину» {750} .

750

Young p. 157