Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова

Хрусталев Владимир Михайлович

Парадоксально, но война восстановила былые отношения между «венценосными братьями», многие условности потеряли свою непререкаемость. Вероятно, к удовольствию Государя Николая II, для которого “карательные обязанности” главы Императорской фамилии были, несомненно, тягостны, младший брат был прощен. Однако только в конце сентября 1915 г. была снята опека с великого князя Михаила Александровича, и он теперь мог самостоятельно распоряжаться своим имуществом и доходами. В связи с этим обстоятельством Н.С. Брасова в разговоре с Н.А. Врангелем 2 февраля 1915 года с обидой сетовала ему на то, что в Царской семье все ненавидят друг друга, царь, его мать и сестры не любят Михаила Александровича. Поддерживает его только Андрей Владимирович, на Николая Михайловича положиться нельзя [214] . Мнение Брасовой относительно поддержки ее супруга со стороны великого князя Андрея Владимировича у многих вызывало сомнение. Так, историк Г.М. Катков (1903–1985) приводит

сведения о том, что тетка Михаила Александровича великая княгиня Мария Павловна (старшая) считала, что он стоит на пути ее собственных детей, из которых старший – Кирилл Владимирович – мог бы быть следующим престолонаследником [215] .

214

РГИА. Ф. 920. Оп. 1. Д. 54. Л. 52.

215

Катков Г.М. Февральская революция. Париж, 1984. С. 396.

Короткий отдых и праздники, которые Михаил Александрович проводил в Гатчине, сменялись тяжелыми фронтовыми буднями. Уже 11 (24) января великий князь с Н.С. Брасовой в скором поезде выехали во Львов, куда добрались через два дня. Во Львове великий князь узнал от княгини С.Н. Нахичеванской, что командир 2-го конного корпуса находится в Зукатыне. В тот же день Михаил Романов, попрощавшись с женой, отправился на фронт. К концу дня он добрался до Самбора, где на тот момент располагался командир VII армейского корпуса генерал Эдуард Вильгемович Экк (1851–1937). В свою очередь Н.С. Брасова спустя три дня отправилась из Львова через Москву в Гатчину.

Обратимся к воспоминаниям участника боевого пути «Дикой дивизии» в Галиции, чуть ли не с первых шагов ее существования. Военный врач Ю.И. Лодыженский позднее без прикрас описал, как все происходило:

«Узнав, что Чеченский полк, в котором служил мой старший брат (коренной улан Ее Величества, только что перед войной назначенный елисаветпольским вице-губернатором и пришедший на войну добровольцем) стоял под Самбором, я отправился его навестить. Приехав в Самбор на автомобиле и выяснив, что мы разминулись в пути, я отправился в полк, где прожил три дня до возвращения брата, что дало мне возможность познакомиться с его боевыми товарищами и присмотреться к жизни этой, только что родившейся, совершенно своеобразной, части Российской императорской армии.

Состав полка был необычайно смешанным. Им командовал доблестный боевой офицер, Георгиевский кавалер, участник Японской войны, полковник Святополк-Мирский. До войны 1914 г. он служил в казачьей дивизии в Тегеране. Командиром первого дивизиона был гвардейской артиллерии полковник Шимера. Вторым дивизионом командовал мой брат. Адъютантом полка был назначен “отец чеченского народа”, богатый нефтепромышленник, чеченец Топа Чермоев.

На этой фигуре стоит остановиться. В бытность моего брата вахмистром эскадрона в Николаевском кавалерийском училище Топа Чермоев занимал параллельную должность в казачьей сотне того же училища. Назывался он “отцом чеченского народа” потому, что его отец или дед возглавлял чеченское племя, перешел на сторону России, обеспечив тем самым для себя и для своего потомства привилегированное положение и особый авторитет среди своих сородичей. Таким образом, для чеченцев в полку первым лицом был не командир, а Топа Чермоев. Это был коренастый, уже немного оплывший жиром чеченец в чине ротмистра, совершенно отвыкший от военной службы. До войны, в зависимости от продукции своих нефтяных фонтанов, он был то миллионером, то неоплатным должником; вел жизнь беспутную со своей очаровательной женой, персиянкой Хавар-Ханум. Чермоев был неглуп, держал себя всегда храбро в бою, но пользовался каждым случаем для поездок в тыл. Он был всегда окружен сонмом родственников, которые его всячески эксплуатировали. Так это было на войне, так продолжалось в эмиграции, в Париже.

Состав низших чинов полка был еще более разнообразным. Унтер-офицерские кадры были очень хорошо подобраны, так как при формировании дивизии отдавали себе отчет в недисциплинированности и неподготовленности главной солдатской массы. Унтер-офицеры были русские, кубанские казаки-пластуны и несколько горцев. Среди низших чинов мало было военнослужащих, ибо чеченцы, как и другие кавказские племена, в регулярную армию не призывались. После первых же походов обнаружилась совершенно неожиданная вещь: горцы не умели и не хотели ходить за лошадьми, ибо во многих частях Кавказа уход за лошадью лежал на женщине. В Чеченском полку оказалось несколько сподвижников известного разбойника Зелим-Хана, так же как и несколько чинов кавказской полиции, охотившихся за ним. Было также несколько человек, считавших, что они вышли на “священную войну” и давших обет молчания до ее конца. Русского языка весьма многие совсем не знали, о русских солдатских навыках не имели ни малейшего понятия. Прибыв в Туземную дивизию из прекрасной пехотной части, я с удивлением наблюдал беспорядок, неизменно царивший при наступлении ее полков.

Русский

солдат, зная заранее час выступления, просыпался заблаговременно, ел и все готовил к походу; туземец все оставлял до последней минуты, всегда опаздывал и не успевал даже перекусить. Дабы привести людей в “христианскую веру”, некоторые командиры отбирали лошадей у запоздавших и заставляли их брести пешком. Это не замедлило оказать должное воздействие. Бывало, что по случаю какого-либо радостного события, а иногда просто так, “всадники” – так звали в дивизии нижних чинов – вырывались из строя и на бешеном галопе расстреливали в воздух все данные им патроны. Видел также, как всадники, не спросясь, покидали строй и, отъехав в сторону, слезали с коней и становились на молитву. Большинство из них были мусульмане. С течением времени все это наладилось и полки дивизии приняли более или менее вид регулярных казачьих частей. Когда вся дивизия подтянулась в расположение Самбора – за нею прибыл и 22-й санитарный отряд» [216] .

216

Лодыженский Ю.И. От Красного Креста к борьбе с Коминтерном. М., 2013. С. 83–84.

В январе 1915 г. австрийцы повели наступление на фронте 2-го кавалерийского корпуса, в формировании которого деятельное участие на первых порах принимал генерал А.М. Каледин (1861–1918). Маневрируя в гористой местности, русская кавалерия сдерживала давление превосходящего неприятеля.

Великий князь Михаил Александрович по прибытии на фронт записал в дневнике:

«… Из Самбора мы выехали в 7 3/4 ч. на автомобилях в Ломну, куда приехали через три часа, снега много, небольшой мороз.

Сегодня отход отряда кн. Н.П. Вадбольского из Лютовиска в Михновец. На правый фланг Боберкского участка выслан 4-й батальон Ваврского полка, на который противник сильно нажимал. – Отряд ген[ерала] Нищенского двинут в направлении на Журавин во фланг противнику, действующему против Боберкской группы. (У ген. Нищенского два полка: Евпаторийский и Таганрогский). – Ввиду близости австрийцев пришлось отослать весь наш обоз в Стрежилки. Хан [Нахичеванский] переехал к нам. Кн. [Д.П.] Багратион также у нас поместился.

(Далее в дневнике великим князем дается сводка событий на фронте за первую половину января 1915 г. – В.Х.)» [217] .

Военный врач Ю.И. Лодыженский делился воспоминаниями:

«Вскоре было объявлено о выступлении на фронт. Из окон нашей школы мы видели, как строились полки и как один за другим они покидали город. Окружавшие меня сестры называли имена офицеров проходящих полков. Я видел ясно высокую фигуру великого князя, верхом на большом гнедом коне, рядом с ним стояли полковник Юзефович – начальник штаба – и штабные адъютанты: полковник барон Врангель, ротмистр Абаканович (кирасир Ее Величества) и корнет князь Вяземский. Старшим адъютантом дивизии был капитан Генерального штаба Муженков. Тут же находились, тоже верхом, дивизионный врач в черкеске, которая сидела на нем, как халат, и духовник великого князя в толстом дубленом полушубке. Из проходивших во главе своих частей мне запомнились: командир первой бригады князь Багратион; командир Кабардинского полка, толстый полковник граф Илларион Воронцов-Дашков; командир Дагестанского полка князь Амилахвари; лихой командир второй бригады полковник Хагандоков; командир Татарского полка полковник Половцев; командир Чеченского полка полковник Святополк-Мирский; командир Ингушского полка полковник Мерчули (кто командир Черкесского полка – не помню); командир третьей бригады, красивый и элегантный генерал, князь Вадбольский, бывший командир казачьей бригады в Тегеране. Отчетливо помню на крупном горбоносом коне моего брата. Помню еще полковника князя Бековича-Черкасского и одну из самых красочных фигур дивизии – известного по Офицерской школе полковника Бетрена (“принца Мюрата”)» [218] .

217

Дневник и переписка великого князя Михаила Александровича: 1915–1918/Отв. ред. и сост. В.М. Хрусталев. М., 2012. С. 67.

218

Лодыженский Ю.И. От Красного Креста к борьбе с Коминтерном. М., 2013. С. 85.

В начале 1915 г. русские войска вели тяжелые бои в районе Перемышля. На долю «Дикой дивизии» под командованием великого князя Михаила Александровича выпала ответственная задача – задержать наступавшую немецкую кирасирскую дивизию. Дело было выполнено с честью. За проявленное в бою мужество командир корпуса Хан Нахичеванский представил Михаила Александровича к Георгиевскому кресту. Однако представление к ордену не было утверждено императором. Только с третьего раза, когда вмешался командующий 8-й армией генерал А.А. Брусилов, великий князь Михаил Александрович получил орден Св. Георгия 4-й степени.