Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Шрифт:
А потом мы снова его потеряли.
Придворные вели себя так, словно мы совершаем обычную летнюю поездку по стране, но на самом деле мы были заперты в одном из замков центральной Англии и боялись даже нос оттуда высунуть, все время ожидая беды и не зная, откуда она придет, где на этот раз может оказаться «мальчишка». Генрих почти не покидал своих покоев. Даже во время остановок он мгновенно создавал нечто вроде штаба, готовясь к осаде. Он принимал бесконечные донесения, рассылал приказы и требования собрать еще воинов, чтобы увеличить уже собранную армию; ему даже сделали новые латы, изукрашенные драгоценными каменьями, и он собирался надеть их, выходя на поле брани,
И Артур теперь не мог вернуться в замок Ладлоу. Он был очень этим огорчен и, рассуждая, как взрослый, все убеждал меня:
— Но ведь именно сейчас я должен был бы находиться в моих владениях, с моими подданными!
— Я тебя понимаю, — говорила я, — и ты совершенно прав, но твой хранитель, сэр Ричард, был вынужден со всем своим войском присоединиться к армии короля. И потом, пока не станет ясно, где может высадиться претендент, нам лучше и безопасней держаться всем вместе.
Он озабоченно посмотрел на меня; его темные глаза были полны тревоги.
— Мама, когда же мы наконец будем жить в мире?
На этот вопрос ответа у меня не было.
Одни говорили, что «этот мальчишка» по-прежнему в Шотландии, в своем уютном гнездышке с молодой женой, по-прежнему любим королем Шотландии и по-прежнему уверенно готовится к походу на Генриха; другие утверждали, что он покинул берега Шотландии и снова исчез в неизвестном направлении; это ему каждый раз удавалось отлично.
— Как ты думаешь, не мог он снова отправиться к своей тетке? — спросил у меня Генрих. Он каждый день спрашивал, где, по-моему, может находиться «этот мальчишка». Я, держа Мэри на коленях и устроившись посреди солнечного пятна, сидела в детской, расположенной в высокой башне этого красивого дворца. Я лишь чуть крепче прижала к себе малышку, когда в детскую со своими вопросами явился Генрих и принялся в гневе топать туда-сюда — слишком большой, слишком громогласный и совершенно неуместный здесь мужчина, готовящийся к яростному сражению и почти полностью утративший самообладание. Мэри, насупившись, смотрела на отца, но совершенно его не боялась. Так ребенок может смотреть на травлю медведя: забавное представление, но совсем не страшное.
— Откуда мне знать, куда он отправился? — сказала я. — Я даже представить себе не могу, какая страна привлечет его на этот раз. По-моему, ты говорил, что император Священной Римской империи приказал герцогине не оказывать ему никакой поддержки?
— Да с какой стати ей поступать так, как ей велит император? — тут же разозлился Генрих. — Она же никому не подчиняется! И не верит никому, кроме Йорков! Она одержима одним желанием: разрушить мою жизнь, уничтожить мои законные права на английский трон!
Теперь он уже орал во весь голос, слишком громко для маленькой Мэри: нижняя губка малышки искривилась, личико задрожало. Стараясь развеселить девочку, я повернула ее лицом к себе и улыбнулась.
— Ну-ну, — приговаривала я, — успокойся, детка, ничего страшного, все в порядке.
— Все в порядке? — с недоверием переспросил Генрих.
— Да, для Мэри все в порядке, — сказала я. — Не кричи и не расстраивай ее.
Он сердито глянул на дочь; казалось, он сейчас снова закричит, что все плохо, что малышка в опасности, что наш дом вот-вот рухнет под ударами некоего неуловимого, призрачного врага.
— Господи, где же он?! — снова в отчаянии воскликнул Генрих.
— У тебя ведь все порты под наблюдением?
— Разумеется! И это стоило мне целого состояния. Но вдоль всех наших берегов каждый
— В таком случае, если он снова явится сюда, ты сразу же об этом узнаешь. Но разве он не мог вернуться в Ирландию?
— В Ирландию? А что тебе об этом известно? — Генрих резко повернулся ко мне и застыл, точно готовая к броску змея.
— Ничего! — отрезала я. — Что и откуда мне может быть о нем известно? Но ведь он довольно долго там прожил. Возможно, у него там какие-то друзья остались.
— Кто? Какие друзья?
Я не выдержала, встала и повернулась к мужу лицом, крепко прижимая к себе Мэри.
— Милорд, я ничего не знаю. А если б знала, то непременно сказала бы вам. Но, повторяю, мне ничего не известно. Я знаю только то, что вы сами мне сообщаете, а больше я на эту тему ни с кем не разговариваю. И если бы со мной заговорил об этом кто-то другой, я просто не стала бы слушать.
— Испанцы все еще могут его перехватить, — словно не слыша меня, пробормотал Генрих. — Они обещали ему свою дружбу. А мне обещали взять его в плен и передать моим людям. Их корабли должны были постоянно курсировать вдоль побережья, поджидая его. Возможно, он все-таки согласился с ними встретиться, и тогда они…
В дверь вдруг громко постучали, Мэри испуганно вскрикнула, и я еще крепче прижала ее к себе, а потом отбежала подальше от двери, охваченная внезапным страхом и готовая скрыться вместе с девочкой в спальне. Генрих, смертельно побледнев, резко повернулся на каблуках и уставился на дверь. Увидев это, я остановилась на пороге спальни, и вошедший гонец сразу увидел нас обоих, бледных от страха и словно ожидавших, что на замок вот-вот нападет враг. Гонец, весь покрытый дорожной пылью, преклонил перед королем колено, и Генрих грубо спросил:
— В чем дело? Что это вы сюда вламываетесь? Вы своим стуком испугали ее милость королеву и мою маленькую дочь.
— Ваша милость, это вторжение! — задыхаясь, вымолвил гонец.
Генрих покачнулся и вцепился в спинку кресла.
— Мальчишка?
— Нет. Шотландцы. Сюда идет король Шотландии.
Нам оставалось только верить, что граф Томас Хауард, муж моей сестры Анны, сумеет спасти Англию и своего короля. Мы, ничему не верившие и всего боявшиеся, были вынуждены верить этому не слишком надежному человеку. Впрочем, самую лучшую службу нам сослужили дожди. Наступление одного войска и сопротивление другого было практически сломлено непрекращающимися дождями. Английские войска, разбившие лагерь в сырой долине под мощными стенами крепости, поразила болезнь, и воины, заболевавшие один за другим, не выдерживали бесконечной сырости и туманов и разбегались по домам, стремясь к теплому очагу и сухой одежде. И даже командующий войском, Томас Хауард, не мог заставить людей оставаться верными данной присяге. Они не хотели воевать, им было безразлично, что Генрих защищает Англию от ее стариннейшего врага. Да и сам король Генрих был им совершенно безразличен.
И вот сейчас Томас Хауард прибыл во дворец. Проследовав в кабинет Генриха, он предстал перед ним, и король тут же обрушился на него, обвиняя в бесчестности и предательстве. Я слушала это, стоя по одну сторону огромного кресла, в котором восседал Генрих; по другую сторону кресла стояла моя свекровь.
— Но я никак не мог заставить больных людей оставаться в строю, — жалким голосом оправдывался Томас. — Моих приказов не слушались даже командиры отрядов. Люди совершенно не желали драться, да и вознаграждение они получили весьма скудное. Вы просто представить не можете, как там было ужасно.