Первая страсть

де Ренье Анри

Этот день бывал днем жертвы, и она с мукой ожидала его приближения. Позавтракав и одевшись, она тщательно прятала ноты, покрывавшие пианино. Она прибирала начатую работу, книгу, положенную на столик. Она снимала даже некоторые из безделушек, которыми она любила окружать себя и которые не подходили к чопорной строгости их обстановки. Эти безделушки, купленные у антикваров их квартала, казались г-ну Мовалю неудобными излишествами, присутствие которых он выносил, не переставая внутренне порицать их. К чему были нужны, в самом деле, эти коробочки из плетеной соломы, этот старинный фарфор, эти кусочки старых тканей, все эти мелкие разнообразные предметы? И г-жа Моваль по впечатлению, которое они производили на ее мужа, понимала, что лучше не выставлять их перед серьезными особами, делавшими ей честь своим посещением.

Итак, по вторникам

она ожидала их. Раздававшийся звонок заставлял ее вздрагивать. Она всегда боялась увидеть чье-нибудь новое лицо, что случалось лишь очень редко. Обыкновенно являлись одни и те же особы: г-жа Жадон с тремя дочерьми, несколько пожилых дам, знакомых семьи г-на Моваля и называвших его Александром, и несколько жен его сослуживцев. В числе последних находилась г-жа де Мирамбо, муж которой состоял начальником отделения г-на Моваля. Г-жа де Мирамбо приводила с собой свою горбатую племянницу. «Мирамбоши», как называл их г-н Моваль, когда бывал в шутливом настроении, были покрыты цветками лилии в виде брошей и брелоков, над чем тихонько посмеивалась г-жа Жамбер, жена другого сослуживца г-на Моваля. Г-жа Жамбер, старая, сухая и прямая дама, скромно одетая во все черное, была свободомыслящей и республиканкой и состояла в отдаленном родстве с покойным Жамбер-Лионом, либеральным адвокатом во время Второй империи и министром культов во время Третьей республики. Она не упускала случая намекнуть на это родство, точно так же как и г-жа де Мирамбо не скрывала, что некий Мирамбо состоял поверенным принцев в Вандее и был расстрелян при Кибероне. Г-жа Моваль страшно опасалась встречи этих двух дам, взаимная антипатия которых по какому-то таинственному стечению обстоятельств заставляла их обыкновенно сталкиваться друг с другом. Часто приходила м-ль Леруа, и ее присутствие вносило некоторое веселье в приемный день г-жи Моваль, который она оживляла легкомысленными и вольными разговорами стареющей девицы.

Бывало также, что не приходил никто. Тогда, сидя перед своим чаем и пирожными, г-жа Моваль принималась мечтать, и мечта ее всегда была одинакова: звонят, и входит красивая молодая дама, у нее огненные волосы, красный рот и нарумяненные щеки. Она говорит ясным, нерешительным голосом: «Вероятно, я ошиблась… Я, значит, попала не к господину Мовалю… Да… к господину Андре Мовалю. Я прошу прощения… Я думала…» И г-жа Моваль, в своем сне наяву, с любопытством разглядывала эту слишком надушенную и слишком изящную особу, бывшую несомненно любовницей ее сына.

Часто, пока она мечтала таким образом, дверь неожиданно открывалась, и перед г-жой Моваль появлялся высокий юноша, целовавший ее в обе щеки. Это был Андре, который, зная, что она одна, забегал к ней выпить чашку чая и полакомиться пирожными. В те дни мать особенно нравилась ему, так как она надевала красивое платье. В сорок четыре года г-жа Моваль была еще приятна лицом и обладала молодой фигурой, и Андре любил видеть ее хорошо одетой. Он говорил ей по этому поводу комплименты и пользовался случаем, чтобы получить от нее все, чего он хотел. Обычно в подобные минуты он выпрашивал у нее какую-нибудь денежную прибавку. Живя на всем готовом, он получал ежемесячно на свои мелкие удовольствия некоторую сумму, которой, увы, ему никогда не хватало. Г-жа Моваль добавляла к ней тайком, не переставая упрекать себя в безволии. На что мог Андре тратить свои деньги? Правда, он охотно покупал книги и давал их затем переплетать в кожу и в очень изысканную бумагу. Но эти покупки не объясняли всецело расходов юноши, и г-жа Моваль возвращалась к мысли, что у него есть любовница.

Однажды она осторожно расспросила Антуана де Берсена по этому поводу. Улыбнувшись, художник ограничился ответом, что Андре казался ему очень благоразумным. С другой стороны, г-жа Жадон конфиденциально сообщила своей подруге, что Андре встречали в Люксембургском саду в обществе особы легкомысленного вида. Но, увидев недовольное лицо г-жи Моваль, г-жа Жадон более не принималась за свои намеки. К тому же разве кто-нибудь поручал ей наблюдать за поведением молодого Моваля? У всякого свои дела, и хотя выдать замуж трех дочерей — немалая забота, она предпочитала ее неприятностям, которые не замедлит доставить г-же Моваль ее столь избалованный сын. Его бедные родители предавались неосновательному спокойствию. Пробуждение будет жестоким. И г-жа Жадон особенно жалела г-на Моваля, впрочем, сама не зная, почему.

Г-н Моваль, вернувшись

из своей конторы, около шести часов, никогда не пропускал случая появиться на мгновенье на вторниках своей жены. Он справлялся, много ли приходило народу и кто был. Он дорожил тем, что его дом посещали, и, входя в гостиную, он с удовольствием смотрел на чайный стол и пирожные. Ему казалось, что все это подходило к его положению и к образу его жизни. Если в гостиной он встречал Андре, то пользовался этим, чтобы поговорить с ним о манерах и поведении, приличных благовоспитанному юноше. Ему хотелось также, чтобы сын его больше любил общество. Это было бы куда лучше, чем компания какого-нибудь Антуана де Берсена или Эли Древе. Особенно последний совсем не нравился г-ну Мовалю. Поэтому, застав в один из вторников Андре возле матери и спросив его, чем он занимался весь день, г-н Моваль пожал плечами с легкой досадой, когда сын ответил ему, что он прохаживался с Древе по Лувру.

— Что за странная выдумка — оставаться взаперти в такой прекрасный день! — произнес г-н Моваль.

И он принялся расхваливать ясную, холодную, залитую солнцем красоту этого январского дня. Ах, если бы не его контора!

— Но, папа, дело в том, что у Эли сильный насморк, и он скверно кашляет! Для него было бы лучше оставаться в музее, чем быть на улице.

Г-жа Моваль восхищалась трогательной добротой своего сына. Смягчившись, она вмешалась в разговор:

— Нехорошо так кашлять в его лета; бедный мальчик, ему следовало бы полечиться!

Андре согласился. Древе чувствовал себя совсем нехорошо. Доктор, к которому он обратился, высказал опасения, что у него затронуты легкие.

— Ты должен бы поговорить об этом с его отцом, папа. Отец Древе совсем им не занимается.

Отец Древе, счетовод при компании, был толстым, краснолицым человеком, всегда в испарине, которому предстояло умереть когда-нибудь от апоплексического удара. Г-н Моваль сначала служил в том же отделении, как и г-н Древе, но быстрое повышение очень скоро переместило его, тогда как отец Древе, простой служащий, останется им навсегда. Счетовод, гордясь дружбой своего сына с сыном г-на Моваля, пользовался по этому случаю мелкими услугами г-на Моваля, который, гораздо менее его польщенный этой близостью, терпел ее, так как принципиально признавал, что высший служащий не должен выказывать высокомерия перед низшим. Притом самый факт службы в компании придавал отцу Древе некоторую значительность в глазах г-на Моваля. В ответ на слова Андре г-н Моваль принял свой обычный важный вид.

— Я поговорю об этом с отцом Древе. Этому молодому человеку следовало бы провести зиму на юге, в Алжире. Через компанию мы достали бы ему бесплатный проезд.

Андре покачал головой.

— Да, Алжир — это было бы прекрасно, но у Эли нет ни одного су.

Г-н Моваль нахмурил брови.

— Но какого черта он ничем не занимается, твой товарищ? Его отец тоже на это жалуется.

Андре возразил:

— Но, папа, он — поэт, он пишет восхитительные стихи.

— В конце концов, у него, может быть, есть талант. Что до его здоровья, то ты не слишком беспокойся. У меня когда-то был друг, его звали Огюстом де Нанселлем. Все врачи приговорили его к смерти. По их словам, ему не предстояло прожить даже шести месяцев. И что же, теперь ему столько же, сколько и мне, сорок девять лет, и он все жив и, должно быть, не чувствует себя так уж плохо, так как года три или четыре тому назад он женился. К тому же он большой чудак этот Нанселль. Его жена в два раза моложе его. Она должна быть прелестна, по его словам. Ты можешь об этом судить сама, так как он обещал привести ее к тебе в один из вторников, Луиза.

Г-жа Моваль встрепенулась.

— Да, милая. Сегодня в бюро мне подали карточку моего Нанселля, которого я не видал более пятнадцати лет! Входит он, и я снова вижу его приблизительно таким же, скорее помолодевшим, и со мной он обходится так, как будто бы мы расстались вчера. Ах, это чудный человек! Я думаю, между нами, что он не совсем в своем уме. Он пришел просить меня об одной услуге. Мы поговорили. После женитьбы он живет в замке Буамартен, около Вандома, но так как его жене скучно жить круглый год в деревне, они купили маленький отель на улице Мурильо, устройством которого они сейчас заняты. Они думают принимать. Это будет прелестным домом для тебя, Андре, так как тебе необходимо бывать в свете. Ей-богу, в твои годы я бегал по балам, и как раз с Огюстом де Нанселлем мы танцевали как бешеные.