Первая встреча, последняя встреча...
Шрифт:
Сергеев достает бумажник, открывает.
С е р г е е в: Понял, осознал.
Хозяин заглядывает в бумажник, берет из него одну купюру, две, потом разом забирает все остальные.
Х о з я и н: На этом перевале ваш Кутузов один глаз потерял. У тебя, я вижу, пока два. Иди и больше на дорогах Республики Крым не шали!
Сергеев возвращается за руль.
С е р г е е в: Извините.
Он трогает машину. В зеркальце заднего вида постепенно исчезает светлый оазис, канет во тьму. Стихает музыка. Ровный шум
Ж е н щ и н а (усмехнувшись): Вы, я вижу, действительно здесь старожил. Все вас знают, ждут. Милиция под козырек отдает.
С е р г е е в (мрачно): Имеет основания.
Ж е н щ и на: Не спрашиваю какое, я не любопытная. Вы ведь тоже не любопытны. Вы замечательно, великодушно не любопытны!
Сергеев вопросительно оборачивается. Лицо у женщины недоброе, и в голосе звучат нервные, злые нотки.
Ж е н щ и н а: Вы ведь видели это! (Она кивает на сумку.) И что подумали? Только честно! Подумали, ломает бабу, невтерпеж ей ширануться?.. А если просто — очень больно? Если просто невмоготу, когда сводит, жжет, как огонь, — вам этого в голову не пришло?!
Сергеев слушает, притихнув и не зная, как ответить.
Ж е н щ и н а (помолчав): Простите. Конечно, вы не могли этого знать. Просто, когда лекарство еще не подействовало, а вы вышли из кафе с этим холуем, и мент так суетился перед вами, я вас вдруг возненавидела — такого здорового, уважаемого, благополучного… Это грешно. Я знаю. Это уже ушло, вместе с болью.
С е р г е е в: Я могу вам чем-нибудь помочь?
Ж е н щ и н а: К сожалению, мне никто не может помочь и ничем… И все это скучный и ненужный разговор.
Лицо Сергеева озадаченно и серьезно. Он достает сигарету, но тут же, спохватившись, вынимает ее изо рта.
Ж е н щ и н а: Курите, курите. Я сама бросила недавно.
Снова они едут молча. Сергеев курит, стараясь пускать дым в приоткрытое окно.
Г о л о с ж е н щ и н ы: Не понимаю, зачем я вам все это говорю, но мне больше некому рассказать… А мы с вами увиделись и расстанемся, и мне не будет стыдно потом за никому не нужную откровенность. Так вот случилось. Жила себе и даже в чем-то преуспевала, была благополучной, как вы, и, поверьте, не была такой злобной и нервной занудой, все считали меня веселой и легкой и не такой уж немолодой. Все обрушилось разом: рентген, анализы, больница… И — вот тебе, девочка, пара месяцев, гуляй, наслаждайся жизнью, пока никто ничего не замечает. Добирай, чего не добрала…
В ее голосе слышатся слезы, и Сергеев оборачивается. Женщина вытирает мокрые глаза платком. Пытается улыбнуться Сергееву.
Ж е н щ и н а: Попробовала! А суета, оказывается, страха не заглушает. Хуже еще. У Пушкина, помните? — свободы нет, есть покой и воля. Когда вольно и покойно, как в детстве, и все ночные страхи уходят. Вот мне и вспомнились почему-то лагерь «Ай-Петри» и Крым. Я с тех пор
С е р г е е в: Бывает, медики ошибаются…
Ж е н щ и н а: Господи, я же не про медицину. И вообще — все. Высказалась! И забыли — железно?
С е р г е е в: Могила… то есть, я хотел…
Женщина смотрит на его растерянное, смущенное лицо и вдруг начинает смеяться. Хохочет естественно, звонко и заразительно. Сергеев тоже улыбается, виновато.
Ж е н щ и н а: Вы такой смешной! А еще спрашивали — почему мне с вами не страшно.
С е р г е е в: Эти люди, незнакомые… надежный вариант устроиться?
Ж е н щ и н а: Не знаю, а что? Нет, гостиницу мне не потянуть.
Он глядит на нее внимательно и испытующе.
С е р г е е в: И вам правда моя рожа внушает доверие?
Ж е н щ и н а: Правда. (Она отмечает движение руля, повернувшего машину с шоссе на боковую дорогу.) Куда мы?.. Я боюсь, вы меня неверно поняли.
С е р г е е в: Это вы поняли неверно. Просто я здесь действительно кое-что могу.
Свет фар выхватывает крутые повороты узкой дороги. Она спускается вниз, петляя среди зелени. Женщина временами с любопытством поглядывает на загадочно молчащего Сергеева.
Поворот, еще поворот. Фары упираются в будку и шлагбаум. К остановившейся машине, накинув на голову куртку от дождя, выходит сторож. Сергеев машет ему: свои, и сторож, кивнув, открывает шлагбаум. Машина трогается.
Ж е н щ и н а: Кажется, собачка, нас с тобою куда-то упекли…
Сергеев продолжает молчать. Любопытство женщины все заметнее сменяется настороженностью. Похоже, что они едут по какому-то городку или поселку — фары высвечивают углы аккуратных белых домиков, аллейки, асфальтовые дорожки. Но окна домиков темны, и всюду мертвое безлюдье.
Наконец свет фар останавливается на крыльце двухэтажного старинного особняка — и стихает выключенный мотор.
С е р г е е в: Одну минуту.
Он выходит из машины. Сидя в машине, женщина наблюдает, как Сергеев отпирает маленькую дверцу под крыльцом, исчезает в ней — и появляется вскоре со связкою ключей.
С е р г е е в: Можно выходить.
Ж е н щ и н а: С вещами?
Но Сергеев, поднявшись на крыльцо, уже отпирает ключом из связки большую парадную дверь. Он молчит. Женщина берет сумку.
При свете карманного фонарика они идут какими-то коридорами. Повороты, ступени, перила. Звякнув ключами, Сергеев отпирает очередную дверь. И женщина с собачкой входят за ним в помещение, в котором Сергеев зажигает наконец обычный электрический свет.
Это небольшая — гостиная и спальня в алькове — квартира, обшитая светлым деревом. Бар, камин, горка, шкуры на стенах, стол с резными стульями. Электрическая плита в прихожей, дверь в санузел. Широкое зашторенное окно.
Женщина с иронической усмешкой оглядывает помещение.