Первая заповедь
Шрифт:
– Меня это не пугает, старик, – Шакнир расправился с порцией мяса и принялся за вторую. – Я привык быть один.
– Тут иное. Ты всегда можешь предположить, что ждёт тебя, так? – убийца нехотя кивнул. – Вот. А здесь этого не может знать никто. Всё, что я могу предложить тебе – отдых на этой поляне. Ты можешь сейчас заснуть и спать столько, сколько нужно, не заботясь о безопасности. Я буду сторожить. Тебе предстоит трудный путь, Шакнир. Набирайся сил.
Убийца не стал отказываться от услуг мага, а последовал его совету. Когда последние лучи заходящего солнца скрылись за не видимым отсюда горизонтом, а на небосводе проклюнулись первые робкие звёздочки, Шакнир уже крепко спал.
Убийца проснулся ранним утром, и мага уже не было рядом. Он хотел было мысленно возмутиться – Азат ведь обещал охранять его – но почуял аромат табака
Он не мог сказать точно, что изменилось. Вроде деревья были такими же, трава всё так же переливалась изумрудными отблесками в первых лучах восходящего солнца, даже птицы пели – пусть реже, но не менее весело, чем в остальной части леса. Но ощущалось что-то неведомое, не дававшее расслабиться ни на секунду, держащее в постоянном напряжении. Оно витало вокруг, щекотало затылок, забиралось под одежду холодными пальцами тревоги. Ладони Шакнира вдруг предательски вспотели, и он, остановившись и тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, не нашёл ничего лучше, чем пойти дальше, в нужном направлении.
«Кстати, о направлении», – подумалось вдруг убийце. Уже почти наверняка зная, что увидит, он достал путевик и зажал в кулаке. Конец сучка равномерно вращался, описывая идеальные круги. Его можно было бы использовать вместо циркуля, но не в качестве компаса – с которым происходило то же самое, как убедился Шакнир минуту спустя. Впрочем, солнце и не думало менять свой ежедневный путь от востока к западу, и убийца решил ориентироваться главным образом по нему.
Прошло ещё два часа монотонного пути. Беспокойство нарастало, но Шакнир, стараясь думать лишь о том, чтобы не попасть ногой в какую-нибудь яму, с размеренностью автоматической машины Горных шёл вперёд. Пейзаж вокруг вновь едва заметно изменился. Деревья на первый взгляд были неотличимы от обычных, но было в них что-то неуловимо инородное. Иногда слышался звук, очень похожий на слабый вздох – всегда за спиной или сбоку. Одно из деревьев, сгорбленное и сухое, напоминало упавшего на колени человека, сложившего руки в молитве к Великой Троице. Когда-то давно, будучи ещё ребёнком, он слышал от ребят рассказы о живых деревьях, что пожирали забредших слишком далеко охотников и собирателей. В те времена они, как и все дети, любили рассказывать друг другу страшные истории, но, как подумал сейчас повзрослевший Шакнир, не все из них были чистым вымыслом – он уже не сомневался, что в некоторых местах деревья живут своей странной жизнью. Держа левую руку наготове, возле рукояти кинжала, а правой крепко сжимая посох, он, однако, не выказывал агрессии, помня наставления Вилеамира и лесного духа Ана. Вряд ли они знали тонкости поведения живых деревьев, но, как считал Шакнир, здесь действовало то же незыблемое правило – если к тебе не проявляют враждебности, то и провоцировать не надо.
Рощица с живыми деревьями закончилась внезапно, будто кто-то неведомый прочертил границу на земле. Исчезли вздохи, шевеления, видимые лишь боковым зрением, навязчивое ощущение взгляда в спину. Шакнир вышел на большую, идеально круглую поляну, в центре которой возвышалось что-то вроде пирамиды высотой в три человеческих роста. Убийца подошёл ближе и присмотрелся. Сооружение было составлено из идеальных кубов-камней, пригнанных друг к другу настолько плотно, что между ними невозможно было просунуть лезвие самого тонкого ножа. На камнях проступали странные узоры и неведомые руны, не высеченные, а будто выплавленные в камне, уже слегка поистёртые временем, но ещё отчётливо различимые. Чёрные бороздки были идеально чистыми, без единой пылинки, да и всё сооружение, хоть и выглядело древним, сохранилось очень хорошо. В некоторых местах камни зияли щербинами, один угол слегка просел в землю, но в целом пирамида была цела и невредима. В камнях были высечены ступени, и Шакнир после минутного колебания поднялся на вершину, где располагался странный алтарь –
Изнутри пирамиды послышался глухой стук, и убийца поскорее сбежал по ступенькам вниз, опасаясь разрушения и кляня себя за лишнее любопытство. Задерживаться у алтаря сгинувшей цивилизации – скорее всего, это было дело рук Первых – в его планы не входило, но интерес пересилил осторожность. Когда Шакнир почти достиг нижней ступени пирамиды, он почувствовал мягкое прикосновение к шее и понял, что не может дышать. Горло его было схвачено тёмно-синей верёвкой, шершавой и липкой, источавшей гнилостный запах, что был одновременно отвратителен и сладок. Что-то маленькое и такое же липкое заелозило по его лицу, и убийца понял, что это вовсе не верёвка. А щупальце.
Он выхватил длинный клинок из посоха и взмахнул наугад, за спину, не целясь. Раздалось шипение, хватка ослабла, и убийца кубарем скатился со ступеней, упал на спину, судорожно хватая ртом воздух. В том самом месте, где угол пирамиды осел, а кладка раскрошилась, из крохотной, но становящейся всё больше щели просачивалась буро-синяя масса, из которой торчал обрубок щупальца, разбрызгивая вокруг удивительно яркую алую кровь. В тех местах, где существо касалось испещрённых рунами камней, оно с шипением отдёргивалось, но камни осыпались, кладка не выдерживала, и убийца принял единственно верное решение – бежать. На ходу спрятав клинок обратно в посох, он ринулся к краю поляны.
Убежал Шакнир недалеко. Ноги сплело чем-то липким, похожим на паутину синеватого цвета. Когда убийца попытался разрезать её кинжалом, острейший клинок чёрной тервизской стали увяз, словно обычный кухонный нож. Чудовище выбралось уже наполовину. Оно было большим, чуть меньше самой пирамиды, уже почти полностью разрушенной, с несколькими десятками щупалец по обеим сторонам бесформенного бугристого тела. Огромная пасть, усеянная шишковатыми выступами, мало напоминавшими зубы, но наверняка опасными, открывалась и закрывалась. Единственный огромный глаз, закрытый полупрозрачной мембраной, качался на короткой ножке посреди головы. Глаз смотрел туповато, но вполне разумно. Шакнир схватил крупный острый камень и метнул его, целясь в немигающее око. Одно из щупалец с невероятной скоростью, поразившей даже тренированного убийцу, взметнулось вверх и легко отбило камень в сторону. Чудовище перекатилось-перетекло ближе к Шакниру, прижало его к земле отвратительной конечностью и вновь полезло к лицу.
«Глаза!» – осенило Шакнира. Открытие, правда, было не из приятных. Монстр явно пытался сначала выковырять глаза убийцы. Шакнир будто наяву увидел картину – древние времена, неведомые существа кладут своего сородича на алтарь лицом вниз, лицом аккурат в яйцевидное отверстие, и кто-то главный, восседающий на каменном сиденье, движением рычага открывает люк, позволяя чудовищу… Позволяя…
Шакнир стряхнул секундное наваждение. Тоненький стебелёк, растущий из основного большого щупальца, шарил по его лицу, оставляя липкие следы, и, когда наткнулся на глазницу, попытался влезть под крепко зажмуренные веки. Ему это практически удалось, стебелёк продвинулся на миллиметр, потом ещё, ещё… Шакнир изогнулся, как мог, весь в липкой жиже, и заорал, когда почувствовал, что стебелёк царапнул по боковой стороне глазного яблока, стремясь добраться глубже, внутрь, чтобы выдернуть глаз, словно картофелину из земли.
Вспышка. Шакнир не понял, что произошло, но его накрыло волной магии. Чудовище взревело, хватка ослабла, а потом исчезла вовсе, как и стебелёк, изучавший глазницу. Убийца чувствовал, что магическая волна проходит сквозь него, сжигая монстра дотла, выплёскивая столь мощные потоки энергии, что тот превращался в вонючую бурую лужицу. Единственный глаз лопнул, щупальца съёжились и опали, из многочисленных разрывов на бесформенном туловище хлестала ослепительно алая кровь, испаряясь ещё в воздухе. Убийца, казалось, стал вовсе бестелесным, сам превратившись в поток энергии. Не выдержав колоссального напряжения, мозг Шакнира погас, унося его во тьму забытья.