Первенец

Мор Дэлия

Из памяти как из бездны выплывали белые стены богатого дома на берегу океана, хруст мелкой гальки под ботинками и фигура ухоженной женщины в легком платье. «Я не обязана помнить каждого». Не обязана...

– Я поговорю с Куной, - тихо сказал Наилий, - мы разберемся. К ней можно сейчас?

– Недолго, пожалуйста, и серьезные разговоры лучше отложить до завтра.

– Хорошо, я понял. Спасибо, Публий.

***

Куна дремала, но никак не могла уснуть крепко. В окно приземистого здания медицинского центра с улицы светил фонарь, разбавляя золотом темно-серые рассветные сумерки. Живот больше не болел так сильно, но иногда спазмы возвращались далеким эхом, тогда Куна закрывала глаза и, как научила Цеста, разговаривала с ребенком.

Мысленно, потому что вслух казалось слишком глупым. Уговаривала полежать спокойно и рассказывала про весенний парк в центре Равэнны, где распускаются на клумбах желтые примулы, синие гиацинты и пестрые ирисы. Про спокойный и полноводный Тарс, на котором даже рябь от ветра ленивая-преленивая. И про крикливых и вороватых чаек, что важно сидят на каменных шарах ограждения набережной.

Помогало, живот распускался, но сон все равно не шел. Цеста ушла, пообещав, что все будет хорошо, а Публий запретил вставать с кровати, да еще и привязал капельницей как веревкой. Совсем не ругался сегодня, даже когда Куна от волнения мямлила что-то невразумительное, а на все вопросы пришлось отвечать Регине. Тихий был и почти ласковый, но соседка все равно мрачно косилась на него исподлобья и спрашивала где гинеколог. Вернулась Регина в такси, только когда Публий поклялся, что все необходимые специалисты в центре есть. Объясняться придется дома, почему не поехала в гражданскую больницу. Соседка аж присвистнула, когда прочитала вывеску. Женщин сюда даже за ограду не пускали, не то, что на прием. Все врачи, санитары, регистраторы - мужчины в погонах и Куна в палате как ячмень в глазу. Правда на медицинской форме погоны заменяли вышитые полоски на воротниках, а врачи редко добавляли к обращениям звания, но военная дисциплина и порядок по-прежнему чувствовались в каждой мелочи. Неуютно здесь болеть, скорей бы домой.

В полудреме приснился странный сон. Будто в палату пришел генерал, замотанный с головы до ног в легкую синтетическую ткань. Длинную челку Наилий спрятал под шапочку, а маску небрежно оттянул под подбородок. Видение молча стояло в дверях, а потом позвало:

– Куна.

Глава 20 - Камень на шее

Трубка капельницы далеко не пустила, и порыв броситься навстречу генералу закончился на кровати. Наилий подхватил, не дав рвануть из вены катетер. Теперь сухая синтетическая ткань накидки для посетителей щекотала щеку, когда терлась об его плечо и Куна, свернувшись клубком, покачивалась у генерала на коленях. Она наелась страхом досыта, наговорилась с тишиной и видеть не могла четыре стены палаты. Хорошо, что он пришел. Пусть молчит и смотрит мимо, будто мыслями далеко в космосе, но с ним легче. Особенно сейчас, когда впервые кажется, что прямой как посох генеральской осанки никогда и не было. А он обнимает бережнее и нежнее, чем в катере.

– Куна, я говорил с Публием и все знаю.

Она вцепилась в него испуганно и вздохнула. Цеста долго скрывала угрозу выкидыша, сначала рассматривая на аппарате УЗИ крошечный эмбрион и замеряя сердцебиение. Только потом показала затемненную область «мертвой» плаценты. Чуть не потеряла. Процесс начался и остановился. Ребенка такого крошечного, но уже живого, организм хотел вытолкать. Выгнать.

– Все хорошо, - всхлипнула Куна, - правда, мы поправимся.

– Мы.
– Наилий улыбнулся и обнял крепче.
– Не забывай об этом, хорошо?

Она закивала, кутаясь в его тепло, как в одеяло. Что-то сказать должна важное, но снова забыла. Генерал гладил по спине, а потом положил ладонь ей под грудь.

– А живот скоро вырастет?

Куна едва сдержала смех. Терпением генерал не отличался, даже боязно говорить, что до рождения больше половины цикла. Самой торопиться не хотелось. Чем дальше роды, тем меньше о них думаешь.

– Еще три месяца ждать точно. Только

потом беременность станет заметной.

Полководец нахмурился, явно что-то подсчитывая в уме. Даже спину вытянул, качнувшись назад, но, не выпуская Куну из рук.

– Тебе станет нужна другая форма одежды, чтоб не мешала и не давила.

– Ваше Превосходство, - разулыбалась Куна, - у женщин нет формы. Просто найду что-нибудь широкое и свободное.

Лукавила немного. Гражданские носили форму на работе, но для беременных её не придумали. Наоборот, женщин в положении на Дарии одевали с огромным удовольствием и фантазией. Аврелия захлебывалась восторгом, рассматривая каталоги, и, дурачась, иногда засовывала под платье подушку. Представляла, как будет ходить по рабочему кварталу самой пузатой, модной и счастливой. Вселенная словно пошутила, исполнив мечту младшей сестры у старшей. Куна взволнованно заерзала, осознав, что не сможет спрятать живот. Бездна со сплетнями и косыми взглядами в спину, Аврелия с матерью узнают! И тогда её даже Регина не спасет.

– Ваше Превосходство, - хмыкнул Наилий.
– Мы же на имена перешли.

– Да, конечно.

Голос дрогнул, и нервный озноб вернулся, а вместе с ним противная тянущая боль внизу живота. Надо лечь и расслабиться, иначе все лечение пойдет прахом.

– Ты дрожишь, - тихо сказал генерал, - тебе плохо? Больно? Ложись.

Подушка обняла прохладой, а под одеяло помог забраться Наилий. Раньше Куна постыдилась бы признаться в недомогании, но сейчас не о себе заботилась.

– С этим нужно что-то сделать, - заявил генерал, - скажи, как тебе помочь? Ты можешь сменить работу или просто сидеть дома, всем необходимым я вас обеспечу.

– Нет, пожалуйста, я учусь в кулинарной академии, мне нужно жалование, а смены гибкие, их можно тасовать так, чтобы и на практические занятия успевать.

Хватит ей свободных ночей, днем хочется что-то делать. Без работы дом превращается в больничную палату, где из всех занятий - еда, сон и планшет. Куна насмотрелась на Аврелию, знала, что сама так не сможет. Взвоет через месяц от безделья.

– Не надо, пожалуйста, Наилий.

– Тише, тише, - прошептал он, поглаживая по руке. Замолчал, будто собираясь с духом, а потом заговорил медленно, с длинными паузами.
– Я переживаю за тебя. За вас. Хотел забрать в особняк, но там кроме меня живут офицеры, весь второй этаж занимают. И когда я в командировке особняк превращается в обычную казарму. Я уверен в дисциплине, но это три десятка молодых бойцов на гормональной буре, весьма страдающих временами без женского внимания. Не надо их лишний раз искушать.

Куна сама бы в особняк не поехала. Страшно представить какой там контроль и пропускная система, а сидеть за высоким забором безвылазно не хотелось.

– Я обрадовался, когда у тебя соседка появилась, - продолжил Наилий, - досье у неё чистое, характеристика с работы хорошая. Да и Нурий рассказывал, что вы нормально уживаетесь.

У Куны от удивления рот открылся. Все самые безумные легенды о вездесущности службы безопасности генерала подтверждались щелчком пальцев. Уверенность, что Наилию плевать, как она живет, с треском лопнула.

– Я бы не начал разговор, не угрожай ссора с родственницами твоему здоровью.

Генерал окончательно ушел в себя, застыв каменной статуей. Голос выцвел, взгляд потух, а слова вместо него словно выговаривал робот, объявляющий посадку на рейс речного катера.

– Ты знаешь, что я вырос в горном интернате. Попал туда на второй день своей жизни в закрытом пластиковом кювезе и с номером на бирке, привязанной к руке. Нас таких лабораторных и экспериментальных было тридцать, к выпуску осталось девятнадцать. Кто-то погиб, сорвавшись в пропасть, кого-то убили мутации и одного исключили. Мы не знали, кто наши родители, мастер запрещал даже спрашивать, но мне нестерпимо жгло выяснить. Казалось, найду мать или отца и ощущение неправильности, искусственности моей жизни пройдет навсегда.