Первоапрельский велосипед
Шрифт:
– Сдаюсь! – миролюбиво вымолвил я. – Так где же все-таки ты живешь? И чем занимаешься?
– Секретов больших нет. Приехала я сначала на вашу знаменитую улицу – Devon Avenue. Английский, правда, далеко оттуда учила – в этом колледже, как его… Oakton! Родственники-то у меня как раз около Чикаго жили – в богатом пригороде на берегу озера. Правда, вся их помощь закончилась нашей встречей в аэропорту.
– А потом?
– Потом – тоже как у всех. Родители и родственники в один голос кричали: «С твоим инженерным образованием – тебе прямая дорога в программисты! Будешь обеспечена и работа непыльная».
– Так ты программист… ка, – кивнул я на
– Тебя еще в комсомоле перебивать научили? – жестко ответила Стелла, и я понял, что ее речь показалась знакомой мне не только из-за акцента.
Она разговаривала деловито и властно, так же как большинство наших эмигранток, на которых сваливаются многочисленные «американские» заботы – покупка в кредит и оплата машины, бесконечные счета по кредитным карточкам и «биллы» за телефон, стремление найти (и не потерять!) хорошую работу и, наконец, приобретение собственного жилья и заботы уже о том, как выплачивать это жилье на протяжении долгих десятилетий.
– В общем, если тебя это интересно, – продолжала Стелла, – на курсы программирования я пошла, но через месяц бросила. Сосед у нас был… Чуть старше меня. Его после приезда тоже в программисты сватали, а он не послушал. Решил пробиваться по специальности, вернее по призванию: специальности у него как раз вообще никакой не было. Зато отец его всю жизнь учил пианино настраивать. Ну, рискнул он, и в конце концов все получилось. Стал профессиональным настройщиком. Открыл свой бизнес, постоянные клиенты появились. А я чем хуже? Я с детства балетом занималась – так, самодеятельность, но вполне серьезная. Ну, и объявление о частных уроках в Интернет дала. «Русская балерина» и все эти глупости… Дальше особо рассказывать нечего: позвонили из Детройта: оказывается, у них там есть частная балетная школа. «Балерина из России» стала для них дополнительной рекламой. С тех пор живу там, в фешенебельном «белом» пригороде, уже два своих класса веду.
– А здесь ты что делаешь?
– Почти то же, что и ты. Отдыхаю от «той» жизни, с ее бесконечными перспективами. Устала за эти годы страшно. А тут все иначе – никакой погони нет. Кроме того, меня давно в гости старые друзья звали. У нас в балетном классе девчонки были что надо. Две из них сейчас в Киеве свою школу открыли. Правда, там больше экзотические танцы, – она хмыкнула, – для выступления за деньги в ночных клубах. Но и с классикой они не завязали. А балет тоже на месте не стоит – вот прислали мне видеодиск с новыми элементами танца, – Стелла кивнула на компьютер. – У них здесь летние классы на крымской базе, там я и была.
Она глубоко вздохнула и резко повернула ко мне голову.
– Это все, – она посмотрела на меня исподлобья, и я понял, что сеанс откровенности закончен. Пригороды вечернего Симферополя уже маячили за окном, и я решил идти ва-банк:
– А как в Детройте с личным?
– Не напрягайся, – она мило улыбнулась, и эта улыбка сразу оборвала все мои надежды. – Ты абсолютно не в моем вкусе. Если парень такой тощий, как ты, то его или долго откармливать надо – а я готовить не люблю, – или… лечить от глистов. Обиделся? Ну, извини – до свадьбы заживет.
Она отвернулась и безразлично уставилась в потемневшее окно.
Через несколько минут мы прибыли на площадь перед симферопольским вокзалом. Часы на башне бесстрастно показывали, что мой поезд отбыл десять минут назад. Надо было как-то нормально попрощаться.
– Ты куда едешь? – на всякий случай спросил я.
– Я сейчас в Москву на неделю – у меня
Она в последний раз посмотрела на меня, и вдруг мелькнула в ее взгляде какая-то скрытая боль, что-то от маленького зверька, затравленного большими проблемами, которые принято прятать глубоко внутри. Больше я разглядеть ничего не успел: она протиснулась к выходу вместе с последними пассажирами, наклонилась перед дверью и скрылась в потоке людей на площади. Еще несколько секунд вместе со стоящим поодаль рыбаком мы смотрели ей вслед. Потом я взвалил на плечо свою сумку, допил последние капли воды из пластиковой бутылки и отправился решать проблему с затянувшимся отъездом.
– Дорогой! Ты закончил? Борщ уже на столе – такой, как ты любишь… – звонкий голос Стеллы разнесся по комнатам нашей просторной квартиры и напомнил мне о том, что я действительно страшно голоден. За стенкой возится наш первенец – Славка. Он родился в Америке, а теперь прекрасно осваивается и здесь – на родине своих родителей. Эту квартиру в Киеве мы купили совсем недавно, когда выплатили большую часть денег за дом под Детройтом. Жить нам приходится то в Америке, то здесь. Все-таки пишется тут очень легко – я наконец закончил два заказных сценария для телевидения, пьесу для молодежного театра и первые главы новой повести. Стеллка молодец: быстро восстановилась после родов и уже завершила работу над программой для своих новых мастер-классов в Детройте. В октябре продолжит там преподавать: у нее теперь собственная школа танца – хоть и небольшая, но очень уютная.
После нашего непонятного расставания в Симферополе я задался целью отыскать Стеллу в Америке: слишком выразительным показался мне ее последний, затравленный взгляд. Был для этого и достойный повод: я ведь забыл отдать ей батарею от компьютера. Когда через месяц я вернулся в Штаты, найти русскую балерину в детройтской балетной школе оказалось совсем несложно. Дальше придется написать лишь «С тех пор мы вместе…», потому что борщ действительно остынет, а Стелла научилась варить его очень здорово. Ну вот, а сегодня я разбирал старые файлы в своем ноутбуке и наткнулся на незаконченный рассказ, чудом сохранившийся с памятной поездки в крымской маршрутке. Надо же его когда-нибудь закончить! Конечно, не сейчас – а сразу после соблазнительного семейного обеда.
Оказывается, любящая женщина, оттаявшая от холодной суеты, умеет вкусно готовить, даже если она при этом еще и «балерина из Детройта».
КОНТРАКТ
Они подходили подписываться по очереди. Одни ставили росчерк пера почти безразлично, с каким-то отрешенным, ничего не выражающим лицом и блуждающей улыбкой на устах. Другие на секунду задумывались, быстро пробегали взглядом стандартный текст и, наконец, выводили снизу затейливую роспись. Третьи приближались к столу, как к ступенькам на эшафот. Они мучительно вчитывались в каждую букву, выискивая скрытый подвох, с кислой миной крутили в руках листы и удивленно поглядывали на подмахнувших подписи товарищей. И лишь когда время было уже совсем на исходе, эти – последние – с тяжелым вздохом подписывали документ, призванный определить их ближайшее будущее.