Первое дело Аполлинарии Авиловой
Шрифт:
После убийства пропал фальшивый дневник, который Полина принесла ему (я писал тебе об этом), и больше ничего преступник не взял. Тогда Полина сказала мне:
— Николай Львович, тайна в дневнике. Поймем, что ищет преступник, найдем убийцу. Жду вас вечером у отца. После ужина я начну читать дневник вслух, может, что-нибудь выяснится. Не опаздывайте, прошу вас.
Ничего особенного я от этих чтений не ждал. Мне бы лучше с Полиной наедине остаться, но раз она просит — не смею прекословить.
Вечером я
— Ну вот, все в сборе, — сказал господин Рамзин. — Полина, начинай читать.
Скажу тебе, Алексей, я заслушался. Полина читала так проникновенно, с такими глубокими интонациями, что я внимал, не отрываясь. Но отец Полины, постоянно прерывал ее, заставлял перечитывать те или иные куски, и я удивлялся, как у нее хватает терпения и стойкости не раздражаться, а снова и снова читать одно и то же.
Чтение затянулось заполночь. Мне даже было неловко за покойного мужа Полины, когда она вслух читала куски, посвященные его встречам с прекрасной островитянкой, но на лице г-жи Авиловой не дрогнул ни один мускул; она не говорила «Ах, оставьте, это личное», потому что понимала, — любое слово может служить ключом к раскрытию тайны.
Полина закончила читать и закрыла дневник. В наступившем молчании вдруг раздался Настин голос:
— Полина, можно я принесу из твоей комнаты шкатулку с бусами, которые тебе подарил Владимир Гаврилович?
— Конечно!
Настя убежала и спустя минуту вернулась с палехской шкатулкой, с портретом Ивана-царевича на крышке. Она открыла шкатулку, и по комнате разошелся едва заметный пряный экзотический аромат.
— Вот как они выглядят, плоды пандануса ароматного, — сказал Лазарь Петрович и осторожно достал коричневый блестящий шарик. — И запах очень своеобразный. Как если бы корицу смешать с пачули…
— Нет, papa, ну что ты! — возразила Полина. — Какие пачули? И близко нет. По-моему, похоже на сандал, но есть еще что-то неуловимое.
— Отвратительный запах! — мы с удивлением посмотрели на Настю, которая достала кружевной платок и прижала его к носу. — Мне не нравится. Пахнет гнилой клубникой.
— Так пахли руки убийцы, поэтому ты считаешь этот запах отвратительным, Настенька, — голос Полины был мягок, но в нем прослушивалась тревожная нотка. — Сейчас я закрою крышку, и тебе не придется вдыхать его. Не волнуйся.
А я ничего не понимал, запах, как запах, стоило из-за него столько разговаривать. Так в деревне у матушки пахнет скошенное сено, прибитое дождем. И никакой гнилой клубники или пачулей.
— Papa, ты адвокат Егоровой, — обратилась Полина к Лазарю Петровичу. — Мне неудобно, можешь ли ты спросить, чувствовала ли она некий особенный запах, когда посещала попечителя в
— Умница, дочь! — воскликнул Рамзин. — Завтра же непременно навещу Егорову и расспрошу ее подробно. Надо будет бусину захватить. — Он вытащил из шкатулки бусину и положил ее в жилетный кармашек. Настя снова сморщила нос.
— А позвольте-ка мне, — сказал я и взял другую бусину. Полез в карман, достал оттуда перочинный ножик и принялся распиливать бусину пополам.
Бусина оказалась пустотелой, состоящей только из скорлупы. Ее внутренняя сторона была припорошена серой пыльцой, издававшей этот же самый запах, только более резкий. Настя, закашлявшись, выскочила из-за стола и выбежала из столовой. Я потер пыльцу пальцем и облизнул его.
— Николай Львович, не надо! — Полина попыталась было меня остановить, но я пожевал губами, оценивая вкус, потом взял бокал и отхлебнул пару глотков.
— Горький, — сказал я, сморщив нос, — и пока никакого влияния не оказывает.
— Пока вы не испортили мне все бусы, я лучше заберу их домой, — сердито сказала она, пряча коробочку в вышитую сумку.
— Пока понятно следующее, — подвел итог Лазарь Петрович. — Владимир нашел дерево панданус, рядом с которым упал метеорит. Под эманацию этой железной глыбы попали плоды дерева, которые приобрели от этого особые свойства — в них проснулась живительная лечебная сила.
— Что—то я ее не чувствую, — пробурчал я, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, все было как обычно.
— На корабле Владимир сначала, вспомнив туземное лечение, дал немного порошка, растворенного в воде, несчастному матросу-эпилептику, а потом, при изготовлении бус, ссыпал в склянку порошок, предварительно проколов семена с двух сторон.
— Потом матрос, почувствовав, что порошок ему помог, — подхватила Полина, — решил позаимствовать склянку и сбежал.
Со мной стало происходить нечто непонятное. Мне вдруг стало жарко, и я начал сильно потеть. Все чувства обострились: я слышал, как шуршит шелковое платье Полины, различал буквы в дневнике, лежащем на другом конце стола, до меня донесся запах фиксатуара, которым Лазарь Петрович по утрам смазывал кончики усов.
— Что с вами, г-н Сомов? Вы горите весь, — Полина с тревогой смотрела на меня. Потом встала и положила мне на лоб прохладную ладонь. — Нет, вроде нет жара.
И тут на меня накатило. Я вдохнул пьянящий аромат женского тела. Во мне проснулся дикое желание, я захотел овладеть Полиной здесь, на этом огромном овальном столе, но нечеловеческими усилиями мне удалось сдержать себя.
— Ладно, господа, — поднялся со своего места Лазарь Петрович. — Время позднее, пора и честь знать. Выкурю сигару и на покой, завтра с утра в суд.