Первое дело
Шрифт:
Телефон, телефон… Она напрягла память. С абсолютной точностью можно было сказать, что вчера он лежал перед ней на столе во время приема. Еще звонила Катя Первухина, пыталась рассказывать под руку про каких-то экстрасенсов — она как раз осматривала старого кота с пиелонефритом, и отделывалась только утвердительным мычанием. А что потом?
А вот про «потом» память служить отказывалась. Катя всегда ее раздражала свой суетливостью и балабольством, она, помнится, немного разозлилась и отвлеклась, так что дальнейшая судьба телефона была покрыта черным мраком.
В общем, поводов не пойти на работу решительно не оставалось. Марина оделась, закрыла дверь, спустилась на трясущемся лифте со своего девятого этажа. Погода стояла настроению под стать — пасмурное полосатое небо было похоже на палитру, где художнику для какой-то странной надобности потребовалось развести все оттенки серого цвета. Вздохнув, она неторопливо двинулась вверх по улице — идти до клиники тут минут десять прогулочным шагом.
…Невыносимо так жить. В той же самой квартире, где они вдвоем — почти втроем! — строили планы на семейное счастье. Быть отработанной ступенью, с каждой секундой всё ускоряющей свой полет к земле. Может, стоит разменяться? Хотя чего там, дело не в жилье, а в ней самой. Она осталась та же самая, застывшая в своем горе, словно муха в янтаре — а весь мир уже давно ушел вперед.
Марина миновала непривычно пустынный перекресток, мимолетно удивившись, что движения не наблюдается почти никакого. Всё же, провинциальный городок имеет свои преимущества, этого не отнять.
Да, это не Москва, с ее пробками и двумя-тремя часами в дороге на работу и обратно. После участия в памятном телешоу ее, конечно, звали в Москву — человек, участвовавший в столь рейтинговом проекте, сам по себе послужит отличной рекламой любому магическому салону, без всяких дополнительных вложений. Она отказалась, хотя все родные-знакомые в один голос уговаривали не дурить и заняться карьерой.
Не нужна ей была такая карьера. Экстрасенсорика вообще и участие в телепроекте в частности были омутом, в который она нырнула с головой после смерти сына и ухода мужа. Открывшийся дар стал спасительной таблеткой, который позволял занять голову чем-то другим, отвлечься на какую-то иную сторону жизни.
Но, конечно, надолго ее запала не хватило. Разрастающаяся депрессия ни к чему хорошему не привела — она вылетела с одной из ранних стадий отбора лучших, просто отказавшись участвовать в очередных испытаниях. И уехала обратно в Градовск, продолжать работать по специальности — ветврачом.
Вот только сейчас она бы уже не так однозначно выбрала. В Москве больше шансов… да на что угодно! Больше, чем здесь… а это что еще за новости?
За размышлениями Марина сама не заметила, как дошла до двери клиники. Прервал поток мысли странный факт: входная дверь оказалась заперта. Это было весьма странно, поскольку прием начинался с полдесятого. Неужели Олеся опоздала? Выговор ей, если так, хорошо хоть пациентов нет под дверями…
Достав ключ, Лещинская открыла дверь. Странности продолжались — двери всех кабинетов были закрыты, младший персонал также отсутствовал. Подождите-ка…
Ужасное
Так и есть, выключился. Подключив свой древний аппарат к сети, она поморщилась: запищали одна за другой входящие смс-ки. «Вам звонили», «Вам звонили»… Какие-то пропущенные с незнакомых номеров, наверняка пациенты, но в первую очередь ее интересовали не они.
…Так и есть. Двадцать первое мая, суббота. По субботам приема в клинике не было, лишь плановые операции, которых, видимо, тоже не назначали. Вот это надо быть такой клушей, а! Она даже рассмеялась. Ну ладно, всё равно телефон стоило забрать, не зря прогулялась.
Марина совсем уж собиралась положить телефон в карман и дозарядить дома, как вдруг до ее слуха донесся легкий хлопок открывшейся внутренней двери. Тихий звук в полной тишине пустого здания. И тут же — ледяная волна панического страха раненого зверя, которого охотники загнали в тупик. Затхлый первобытный ужас, который лишь ослабляет, а не придает сил спасаться. В общем, ее дар отчаянно сигналил, что дело пахнет крупными неприятностями.
Впрочем, сделать она так ничего и не успела. Дверь ее кабинета бесшумно распахнулась, и на пороге показался человек.
Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — ей действительно грозят неприятности весьма приличных размеров.
Это был неестественно худой и, на первый взгляд, хрупкий юноша со спутанными сальными волосами. Кости выпирали из его тщедушного тела, словно у узника концлагеря — парень был в майке, подчеркивавшей его худобу. Глаза у него были совсем нехороши: широко открытые, бешеные, полные той смертельной химической злобой, что свойственна лишь наркоманам со стажем в период ломки.
В руках он, как перышко, нес здоровенный топор с противопожарного стенда.
— Доктор? — тихо-тихо, почти шепотом спросил наркоман.
— Д-да, — заикнувшись, подтвердила Марина. — Что вам нужно?
— Кетамин, — сказал, отчего-то усмехнувшись, парень. — Где у вас тут?
— Нет у нас кетамина, — чувствуя, как холодеет под ложечкой, ответила Марина. — Ветврачам запретили кетаминовую анестезию. Есть другие… препараты, но они все в кабинете главного врача. В сейфе.
— Показывай, где кабинет, — мотнул волосами наркоман. — Открыть сможешь?
— Нет… — прошептала Марина. — Ключ у главного. Это сейф, его не взломаешь.
— Не ври мне, — без эмоций произнес наркоман. — У тебя нет кетамина? Должен быть. Найди. А то отрублю что-нибудь.
И он легко крутанул тяжеленный топор в руке.
— Нету у нас его, понимаешь! — в панике отступила назад Марина. — Совсем! И взять неоткуда!
— Зря ты мне врешь, — всё так же бесстрастно, словно робот, сказал парень. И сделал шаг к ней.