Первое лето
Шрифт:
— Пойдем, хватит... Больше здесь ничего нет,— сказал я, оглядывая обрывистые края ущелья.
— Да, больше здесь ничего нет,— согласился Димка. Однако уходить отсюда он и не думал. Перешагивая через лужи, иногда увязая по щиколотку в глине, он тыкался то туда, то сюда, все высматривал и ощупывал. У меня было такое чувство, что мы по десять раз перебираем одни и те же камни.
Вчера, сидя у костерка, дядя Коля разговорился.
— Сибирь, пацаны, велика, и мы еще не прощупали ее как следует. Там копнули, здесь ковырнули... Вы — молодые, вы еще доживете до
— А что дороже золота? — спросил я.
Дядя Коля сначала замялся, а потом сказал, что он не знает, но, говорят, алмазы дороже золота. Тогда я спросил, есть ли у нас алмазы.
— Может, и есть, кто скажет,— уклонился от прямого ответа дядя Коля.— Покопаться, так все можно найти.
Вчера я не придал словам дяди Коли особого значения. Сейчас же, вспоминая этот разговор у костра, на бревнышке, подумал, что так оно и есть. Ну, насчет алмазов — это бабушка надвое гадала. А вот золото... Сейчас я верил в существование речных берегов, усыпанных золотыми самородками. Нам бы с Димкой попасть на один из таких берегов, вот было бы дело!
Мы настолько увлеклись поисками, что не заметили, как подошел дядя Коля.
— Ну, старатели, пора и домой. Федя, наверное, заждался. Он всегда раньше приходит и первым делом начинает проворить ужин. На это он бо-ольшой мастер!
Мы молчали, хотя нам обоим не терпелось рассказать о находке. Вид у нас с Димкой был если не ошалелый, то, во всяком случае, и не совсем нормальный. Но дядя Коля не обращал на нас, на наш вид никакого внимания. Он шел впереди нас и, по обыкновению, зыркал по сторонам.
Наконец молчание стало Димке невыносимо. Да и я все время подталкивал его в бок, показывал глазами на самородок. Нагнав старателя и пряча находку за спиной, Димка сказал:
— Дядя Коля, что ж вы не спрашиваете, нашли мы или не нашли?
— А что, и правда нашли? — сразу загорелся дядя Коля. Он испытующе посмотрел на Димку и решительно потребовал: — А ну покажь! Да не бойся, я не сглажу, глаз у меня легкий.
— А мы, между прочим, и не боимся...— Димка присел на корточки и начал развязывать платок. Развязывал до того долго, что дядя Коля вышел из терпения.
— Тебе, Митрий, только блох ловить...— А когда Димка все же развязал узел, развернул платок и передал находку из рук в руки, старатель так и ахнул: — Да что вы? Да как же это, елки-палки, а? Да понимают ли ваши глупые головы, что... что это такое, этот самородок? Да это... это...
Мне казалось, что дядя Коля сейчас начнет бегать и прыгать, как маленький. Слов ему явно не хватало — дальше «это... это...» не пошло. Только насытившись зрелищем и успокоившись малость, он снова обрел дар речи.
— Ну, вы и молодцы!.. Признаться сказать, не ожидал я от вас такой прыти? Честное слово, не ожидал! Кто же это отличился? Кому медаль на грудь?
— Мы оба,— ответил Димка.
— Ишь ты, оба, так не бывает. Кто-то увидел первый.
— Я увидел,
— Я только погладил, а поднял ты.
— Сначала я, а потом и ты,— стоял на своем Димка. Ему хотелось, чтобы я не был в обиде. Вместе пошли, вместе и нашли. Иначе что за дружба.
Дядя Коля кивнул,— мол, все ясно,— и подержал самородок на вытянутой руке, точно прикидывая, сколько он весит.
— Я в этом ущелье бывал и Федя — он-то сюда трижды заглядывал, а дался вам, вот какая история!
— Тут дело случая, дядя Коля,— сказал Димка.
Дядя Коля метнул быстрый взгляд на Димку, на меня и вдруг почти испуганно замахал руками:
— А что же, это, паря, вы так долго торчите в этом ущелье? Одного самородка вам мало, да? Аи-аи-аи, нехорошо! Когда старатель находит самородок, он сразу бросает место, где нашел, плюет и бросает. И в этот день больше туда ни ногой, боже упаси. Нельзя быть жадным, из-за жадности все зло на свете.
Он поплевал на самородок, потом завернул его в тот же носовой платок и возвратил Димке:
— Держи!
Я спросил, хватит ли этого самородка, чтобы купить самолет.
— А вы что, лететь куда-нибудь собрались?
Я сказал, что у всех советских людей сейчас одно желание — помочь Красной Армии остановить и разбить фашистов. Дядя Коля задумался.
— Видите ли, цена золота зависит от его чистоты, от того, есть ли в нем примеси и сколько их. Вы не Думайте, что это так просто. Сперва посмотрят, покрутят и повертят, а после уже взвешивают и определяют Цену. Но главное, как я понимаю, не в том, хватит или не хватит, главное, что вы подумали о самолете. Я не подумал, а вы — подумали. Не хватит — кто-нибудь добавит. Я добавлю, Федя...
— Насчет Федора — это вы зря, дядя Коля, мы все знаем.
— Откуда вы знаете? Кто вам сказал?
Пришлось объяснить. Пока мы объясняли, дядя Коля стоял, расставив ноги, и кивал головой: «Так, так...» На его обветренном и точно задубелом лице еще резче обозначились морщины.
— И как, по-вашему? Правильно я решил?
Димка подумал и сказал, что, наверное, правильно, иного решения тут и быть не может. Пусть идет на фронт и искупает вину кровью. А начнет артачиться, что ж, мы его как миленького свяжем и доставим куда надо.
— Молодец, Митрий! — одобрил дядя Коля.
Димка спросил, за что Федьку хотели посадить.
— Говорит, дружки голову задурили. Был мужик как мужик, на шофера выучился, за баранку сел... А тут связался, а те, с кем он связался, вдруг решили магазинчик обчистить, дело это было им знакомое. Федька отказывался, но дружки уломали: «Ты будешь на шухере стоять, это не страшно!» А потом и припугнули: «Только не вздумай рвануть, от нас далеко не убежишь, мы тебя и под землей найдем!» А милиция их и застукала, голубчиков. Дружков взяли. Федька успел рвануть — не домой, сразу в тайгу. Прихватил харчи, какие были, и — дай бог ноги! С месяц, говорит, плутал, из сил выбился, и пропал бы, не попадись мне на глаза. Смотрю — лежит, худущий, и слова сказать не может.