Первое открытие [К океану]
Шрифт:
— Открыть вот этот тюк! — приказал он рабочим, когда пустая подвода выехала обратно на пристань. В тюке должно было находиться сукно. — Тише, парень, не перестарайся! Тяни! — решительно приказал Машин, когда рогожу распороли. — Ну, как?
Офицеры, писари, чиновники затаив дыхание смотрели на распоротый тюк.
— О господи! — пробормотал какой-то старик.
— Ну, что там? — спросил начальник.
— Сукно, Ростислав Григорьевич, — удивленно ответил рабочий.
— Сукно! — заговорили в толпе.
— Сукно! — воскликнул Машин. — Ей-богу, сукно! И славное суконце!
— Позвольте, позвольте! — напирали на него со всех сторон.
— Попрошу,
Он выгнал всех и в беспокойстве стал открывать тюк за тюком. Товары были хороши. Машин пошел на пристань и велел на месте разбить пару ящиков, все еще беспокоясь, нет ли обмана.
Камчадалы и солдаты живо разломали доски.
— Капитан желал как можно лучший груз доставить в Петропавловск, — говорил мичман Грот, распоряжавшийся разгрузкой, — сам ездил на склады, подавал жалобы на чиновников, выдержал целую войну против них, дошел из-за этих грузов до министра! А вы выказываете какое-то странное недоверие.
На «Байкал» явился сам Машин.
— Геннадий Иванович! Дорогой мой! — вскинув обе руки, воскликнул он еще на трапе. — Сукно преотличного качества! Не бывало такого! Куртки, брюки, белье — все самое лучшее. Позвольте вас обнять, мой дорогой, — поднявшись на борт, продолжал он. — Простите меня великодушно, дорогой мой, но ведь я сперва подумал, что в тюках, верно, привезли одну гниль. Иначе, думал, быть не может.
И, забыв свой чин капитана первого ранга, добродушный Машин крепко обнял Невельского.
— Ведь вы, дорогой мой, избавили Камчатку от голода и нищеты. Таких грузов к нам никогда не привозили. Напишу непременно об этом генерал-губернатору и в Петербург. Я просто не знаю, как благодарить вас. Уж я слышал от ваших офицеров, каково вам пришлось из-за этого груза в Петербурге. Ну, чем мне благодарить вас? Да, может быть, дорогой мой, вы напрасно всполошились? Вот-вот придет судно и инструкция...
...Офицеры обедали у Машина. Окна столовой были открыты, занавески раздувал ветер с моря, слышались крики чаек и шум на пристани.
— Долго не могла я привыкнуть тут, — улыбаясь, рассказывала дебелая хозяйка. — Бывало, сижу одна, а кит подойдет вот сюда, под самые окна, да как фыркнет! Ну, у меня, верите ли, с непривычки вся душа заноет.
— Жизнь тут скучна и однообразна, — говорил Машин. — В городе нет ни единой целой крыши. Ничего своего, кроме рыбы да зверя. Все строено из привозного леса. Даже бревен настоящих у нас своих нет! Муки нет. Вот нынче вышла задержка с доставкой муки из Охотска, и голод начался. А ведь это случайность, что вы муку привезли. Правда, тут гавань прекрасная! А за бревнами для построек посылаем транспорты бог знает куда. Много тут не настроишь. Обыватели плетут свои хатенки из прутьев, мажут глиной. Живешь как зверь. Газеты приходят на другой год.
— И в этом пункте у нас хотят видеть оплот русского влияния на Тихом океане! — отодвигаясь от стола, воскликнул Невельской. — Да какая бы ни была тут прекрасная гавань, что в ней толку, когда нет внутренних путей, ведущих к ней! Когда-нибудь построится железная дорога сюда через Сибирь. А пока тут надо держать особый флот, чтобы транспортировать сюда продукты и товары.
— Да будто бы на Камчатке нет леса? — спросил Халезов.
— Да как же нет! Есть, — ответил Машин. — Великолепный строительный лес растет — аянская ель, лиственница, но все это за хребтами, в долине реки Камчатки. А у нас леса не годятся для построек.
— А как родится хлеб на Камчатке? — спросил Гейсмар.
— Растет хорошо, да вызревает плохо. Заморозки утренние начинаются рано.
— Недавно в Англии нашли способ борьбы с заморозками. Виной ведь всему, как известно, роса, — назидательно заговорил мичман.
— Да, да! Совершенно верно, роса, господин барон, — согласился Машин. — Не будь росы — и заморозки не страшны.
— Так вот, перед утром два человека идут с веревкой, протянув ее через все поле, и отряхивают от росы колосья. Росу обивают, и заморозки не страшны.
Машин махнул рукой.
— Это камчатский способ, господин барон! Уже и тут, на Камчатке, это давно известно каждому. Еще в прошлом веке веревками-то росу обивали.
Машин признался откровенно, что опасается приезда генерал-губернатора, который, по слухам, хочет добраться до Камчатки. Невельской понимал, что Муравьеву тут многое не понравится и он будет взыскивать с Машина.
— А что я могу сделать! — восклицал Ростислав Григорьевич. — Ведь вот скажу вам откровенно, тут был такой случай... Заходит китобойное судно...
Машин внезапно умолк. Офицеры ждали его рассказа. «Прямо как-то неловко рассказывать», — подумал он и продолжал:
— Меня не было здесь. Китобои-американцы сошли на берег. Народ как раз был на рыбалке. Отпора дать им не могли. Уж теперь смотрим зорко и пушки всегда держим наготове. Вот говорят про Америку: мол, там у них... ну, словом, все такое... — Он несколько замялся. — Ну, а у меня совсем другое представление об американцах. Вы даже представить себе не можете, какие это разбойники, — продолжал Машин. — У нас на побережье всех разбойников туземцы зовут американами. Если кто-нибудь начнет безобразничать, драться, украдет что-нибудь, ему так и говорят: мол, ты настоящий американ. В позапрошлом году американцы убили охотников на Чукотском носу и меха взяли. К чести нашей скажу, что удалось эту шхуну задержать, да потом из Иркутска, это еще до Муравьева было, приказали отпустить ее. Я уж не говорю, что американцы бьют китов в Охотском море без всякого спросу! А за ними идут немцы из Гамбурга и норвежцы. И англичане не лучше! В прошлом году судно компанейское пошло в Китай с русскими товарами. Китайские власти в Шанхае встретили приветливо. Китайцы очень обрадовались и стали все раскупать. Вдруг ни с того ни с сего те же китайские власти приказали уйти кораблю из Шанхая. Что же за причина? Оказывается — китайцы откровенно признались, — английский консул потребовал этого. А наших он уверял, что помогает им и пытается преодолеть косность китайцев... Вот вам примеры того, какое давление всюду оказывают на нас в Восточном океане.
Когда в сумерках офицеры, напевая хором русские песни, возвращались на судно, их остановил древний старик с седой бородой.
— Ты, что ль, батюшка, капитан будешь? — спросил он.
— Я, дедушка! — ответил Геннадий Иванович. — Что за нужда?
— Ступай, дедушка, своей дорогой, не занимай пустыми разговорами, — сердито сказал старику Машин.
— Прощения просим, — поклонился тот.
На берегу стояла толпа народу.
Слышался тенор Шестакова. Песню подхватил матросский хор. Послышался бубен, удалой посвист, топот многих ног и бабье повизгивание.