Первое поле
Шрифт:
– Здравствуйте, милые мои. С чем пришли, показывайте.
Рабочие не ожидали такого приёма и даже переглянулись между собой. Женщина же добрыми круглыми внимательными глазами спокойно смотрела на ребят.
– Ну что заартачились? Давайте заявления.
Кадровичка бегло прочитала заявления, прошептала слово «Гаев», открыла справа от себя дверцу сейфа и достала две небольшие книжицы серого цвета, по очереди открыла их и развернула, даже перегнула и спросила:
– Школьники ещё?
Анатолий первым ответил:
– Восьмой класс закончили!
Начальница окинула
– Молодцы, выглядите вполне. И самую малость потерпите, сейчас мы на вас заведём ваши первые книжки и вы станете рабочим классом. Вы не против?
Ребята смотрели, как тётенька аккуратно выводила их фамилии, вписывала слово «рабочий». Вписывала числа, дышала на печать и надавливала на неё, прижав к листочку в книжке. Ребята стояли рядом и не дыша следили за пером аккуратно выводящих их фамилии и имена, затем как оттиснулась печать. Затем, как им «завели» книжки, тётенька, посмотрев на фамилии, произнесла:
– Держи, Матвей Васильевич. И ты, Анатолий, получай. Поздравляю!
В бухгалтерии тоже завели карточки и дали расписаться в них за аванс. Аванс оказался деньгами, и не просто деньгами, а очень большими, просто-таки сумасшедшими деньгами – пятьсот рублей! А на складе – такой же подвал, где сидел Гаев, только с большими комнатами, где вдоль стен тянулись в три яруса полки стеллажей, на которых чего только не лежало. Кладовщик, прихрамывающий на правую ногу, пожилой, посмотрел на бумажки-требования, спросил:
– Новенькие?
Не дождавшись ответа, ушёл в глубь своих богатств и вернулся с зелёными рюкзаками и уложенными аккуратно и тоже зелёными пачками, как оказалось, костюмов. Положил принесённое на стол.
– Вот, самые лучшие вам, абалаковские. Энцефалитки на вырост, да ещё и садятся после стирки. Из дому ещё портянок возьмите, пригодятся. По норме не хватит.
И снова заковылял к дальним полкам, вернулся с болотниками, блестящими чёрной резиной даже при свете лампы.
– Сапоги стали шикарные выпускать, если не порвёте обо что, два сезона выдержат. Так, что у вас ещё, – посмотрел кладовщик в бумагу-требование. – Вкладыши. Сейчас!
И снова заковылял, прихрамывая, но уже к ближней полке, где вынул завёрнутую в коричневую бумагу пачку, наверное, этих самых вкладышей.
– А вкладыши – это зачем? – спросил Анатолий.
– Как зачем? – сильно удивился кладовщик. – Вы что, всё лето не стирамши спать собираетесь?
Дома, укладываясь, Матвей разобрался, что энцефалитный костюм – это комплект из шаровар с завязками внизу и рубашки с капюшоном, и тоже всё на завязках, с двумя карманами на груди, на пуговицах – и всё это таёжного зелёного цвета и пахло походами.
Провожать в экспедицию в первое поле пришёл почти весь класс, и ребята, окружив товарищей, стояли и завидовали, а у девочек были видны и слезинки. За ними стояли сдерживающие слёзы родители. Виданное ли дело – через всю страну, в Якутию. Но родители были образованные и понимающие,
Рюкзаки легли на верхние полки плацкарта, сумки с едой на первое время стояли под столами, мамы и папы что-то говорили за закрытыми окнами, школьные друзья так же полукругом стояли с поднятыми лицами. И вся эта суета и причитания взвились последней нотой тепловозного гудка, цепочкой громыханий сцепок вагонов, буферов друг о друга и поскрипыванием начинающих катиться колёс. Ребята, ещё школьники, одноклассники, ускоряя шаг, спешили за вагоном, махали уезжающим кепками. В какой-то миг как отрезало – закончилась платформа. Состав погремел по стыкам, выбираясь на путь, по которому катить. Наконец уже точно выбрал и уверенно набирал скорость, оставляя позади себя московские улицы и дома, затем подмосковные остановки и дачки, переезды с остановившимися у них автобусами и машинами у шлагбаума, дальними лесами и полями, и как-то вдруг захотелось есть. Как будто закончился запас сил, потраченных на поддержание внешне спокойного отношения к начинающемуся счастью. Друзья, старательно скрывая настроение и пряча глаза, вернулись из тамбура в вагон и увидели, что пассажиры уже устроились, что-то съедобное выложили на столы, дети положены и посажены, чтобы не мешали, на верхние полки.
– Не стесняйтесь, устраивайтесь, – обратился к ним сосед в тельняшке под клетчатой ковбойкой и поинтересовался: – Далеко направились?
Толик поднял было руку, чтобы показать куда именно, как Матвей опередил:
– В экспедицию. – Сказал так, как будто он каждое лето выезжает на полевые работы.
– В Якутию, – добавил Толик.
– Одначе далеко собрались, – улыбнулся дядя моряк, – а я вот из отпуска. К своим, в воронежские края ездил. Проведать. Калач, слышали такой город?
Ребята покачали головами, мол, не знаем.
– Да вот. Теперь на работу возвращаюсь. На Амур-батюшку. На буксир.
Дядя моряк так обвёл руками пространство перед собой, что ребята тут же представили себе и батюшку Амур, и буксир.
– Ну, доставайте харч, подзакрепитесь, – говорил дядя моряк неторопливо. – Теперь только спать да есть. Да, – сам себе поддакнул дядя, – да в окно смотреть.
– А ещё можно книги читать, – уточнил Толик.
– Так-то оно и так. Я вот… – Дядя моряк встал, полез в портфель на второй полке, достал книгу. – …вот, смотрите.
Матвей взял в руки книгу в зелёной с тиснением обложке, прочитал вслух:
– «Моряк в седле».
– Во-во, в седле, именно. Думаю, что за моряк, почему в седле, – взялся объяснять моряк. – А оказалась не наша книга. Стоун Ивнинг, то есть… Ирвинг. Язык, понимашь, сломаешь. Американская.
Матвей уже открыл книгу и прочитал про себя первые строчки: «Ирвинг Стоун. Моряк в седле». Матвей перевернул страницу и стал читать: «Если ты утаил правду, скрыл ее, если ты не поднялся с места и не выступил на собрании, если выступил, не сказав всей правды, ты изменил правде».