Первое поражение Сталина

Жуков Юрий Николаевич

В тот день дашнаки как бы забыли, что всего четыре месяца назад, на переговорах с наркомом иностранных дел Советского Азербайджана М.Д. Гусейновым, организованных на нейтральной почве (в Тифлисе) полпредом РСФСР в Грузии С.М. Кировым, они настойчиво требовали передачи им Зангезура, Карабаха и Нахичевани.²⁴ Теперь же отказались от более чем половины территории, которую контролировали, сохранив лишь земли, прилегавшие к Эривани и озеру Севан.

Александропольский договор дискредитировал дашнаков как выразителей и защитников национальной идеи, предопределив их политический крах. Хотя их правительство и бежало из столицы в горы, на север (в Зангезур), пыталось организовать партизанскую борьбу и с Советской

Арменией, и с частями Красной Армии, всё же в середине июля 1921 года они вынуждены были сложить оружие и примириться с окончательным поражением.

На том, однако, установление границ Армении не закончилось. Уже 15 декабря Ангора нотой на имя Чичерина поспешила заявить Москве о непреклонном стремлении сохранить все свои позиции, зафиксированные Александропольский договором.

«Турецко-армянский мир, – подчёркивал исполнявший обязанности министра иностранных дел кемалистского правительства А. Мухтар, – является не насильственным миром, а миром, основанном на праве народов на самоопределение, и мы можем аннексировать лишь территории с турецким населением, против которого дашнаками совершены известные Вам зверства».

«До нас доходят слухи, – продолжал Мухтар, – что вследствие перемены режима в Армении, по всей вероятности, временной /Ангора явно рассчитывала на возвращение столь ненавидимых ею, но оказавшихся столь удобными, дашнаков в Эривань – Ю.Ж./, Вы можете пересмотреть упомянутый договор и вернуть Армении территории с турецким населением, для которого это решение послужит прелюдией к истреблению в недалёком будущем».²⁵

В ответной ноте от 19 декабря Чичерин весьма деликатно, чисто дипломатически предложил иной выход из сложившегося положения. Российское правительство, писал он, «убеждено, что и турецкий народ, и турецкое правительство, чтобы засвидетельствовать свои добрые чувства ко всем советским республикам, предпримут необходимые меры, чтобы турецкая армия незамедлительно очистила Александропольский округ и все другие пункты, расположенные к северу и востоку от округа Каре, оккупация которых, по нашему мнению, не должна предрешать окончательную турецко-армянскую границу».²⁶

Ноту, аналогичную своей же, от 15 декабря, турецкий МИД направил и в Эривань. И получил ответ, датированный 8 января 1921 года, ничем не отличавшийся от российского. Нарком иностранных дел Советской Армении Бекзадян прежде всего поставил под сомнение правомочность соглашения дашнаков и кемалистов, заключённого 2 декабря.

«Правительство Великого Национального Собрания Турции, – отмечал нарком, – находит возможным исходить и базироваться на Александропольском договоре, характерном лишь для специфических условий и определённого момента, обусловленного военными успехами Турции с одной стороны, и предсмертной агонией дашнакского национализма – с другой». Категорически отклонил все якобы демократические процедуры, проведённые турками на захваченных землях: «Ссылка Вашего правительства на произведённый им ранее плебисцит в районах, оккупированных турецкими войсками, в результате чего само население последних высказалось за присоединение к Турции, мало убедительна, поскольку плебисцит этот был проведён в обстановке военной оккупации путём одностороннего акта».

Завершил же текст ноты Бекзадян точно так же, как и Чичерин: «Правительство ССР Армения не видит достаточного оправдания… в дальнейшем пребывании Ваших войск в Александропольском округе и смежных районах, в полосе этнического расселения армянского населения… Правительство ССР Армения выражает надежду, что правительство Великого Национального Собрания Турции… не замедлит отвести свои войска из Александропольского округа и смежных районов этнического расселения армянского населения».²⁷

Ангора, уповая на своё бесспорное военное превосходство в регионе и зная, что Советская Россия, не имея пока

сил на новую войну, вынуждена будет смириться с её требованиями – аннексией Карсской области, не реагировала на заявления ни Москвы, ни Эривани.

…Менее драматично, хотя и столь же напряжённо, развивались события в соседней Грузии. В единственной закавказской республике, изначально сложившейся (но отнюдь не мирно, не добровольно) как многонациональная. В республике, являвшейся ключевым пунктом края – ведь и Закавказская железная дорога, и нефтепровод, бравшие начало в Баку, кончались в Батуме. Центре области, населённой, хотя и грузинами, но исповедовавшими ислам, почему и тяготевшими не к Тифлису, а к Стамбулу. В портовом городе, где за три года, прошедших после революции, власть кардинально менялась трижды. Сначала в нём хозяйничали турки, затем англичане, а с апреля 1920 года – Лига Наций, взявшая его под своё «покровительство».

Не менее сложным оставалось положение и далее к востоку по южной границе. В зоне Лори, которую в 1919 году из-за находившихся там медных рудников оккупировали британские войска, на смену которым пришли для защиты своих братьев по крови армянские, потом грузинские и, в конце концов, Красная Армия. То же можно было наблюдать и на севере, где захватническая политика Тифлиса проявилась наиболее ярко. Правительство меньшевиков силой оружия подавило стремление Абхазии к самоопределению, а затем двинуло свои полки далее – в Сочи, к Туапсе и Новороссийску, беззастенчиво считая всё Черноморское побережье «своим». Развязало потому скоротечную войну с деникинской армией и потерпело от неё сокрушительное поражение. Зато сумело захватить Южную Осетию, дважды подавляя там восстания местного населения, надеявшегося на воссоединение с Северной Осетией.

Пытались меньшевики проводить и «просто» собственную политику. Дали приют разогнанной Деникиным Кубанской Раде, членам разбешавшегося Горского правительства, позволили создать в Тифлисе «Комитет содействия горцам и терским казакам по освобождению их от большевиков». Вместе с тем, пресекали все попытки грузинских большевиков развернуть деятельность, отправляя их в тюрьмы.

Москве до поры до времени (до разгрома Врангеля, представлявшего куда большую угрозу для Северного Кавказа, да ещё в разгар войны с Польшей) приходилось мириться с меньшевистским режимом, делая, вместе с тем, всё возможное, чтобы обезопасить себя со стороны Кавказа. Только потому и пошла на заключение мирного договора с Грузией, подписанного 7 мая 1920 года заместителем наркома иностранных дел Л.М. Караханом и членом Учредительного собрания Грузии Г.И. Уратадзе. Договора, судя по его содержанию и стилистике, подготовленного лишь одной стороной, в Тифлисе, и более чем небрежно прочитанного загодя в НКИДе.

Статьёй первой РСФСР признавала «независимость и самостоятельность грузинского государства», отказывалась «добровольно от всяких суверенных прав, кои принадлежали России в отношении к грузинскому народу и земле», второй – обязывалась «отказаться от всякого вмешательства во внутренние дела Грузии». Третьей – соглашалась с описанием весьма странно пролёгшей российско-грузинской границы: «По реке Псоу до горы Аханхча, через гору Аханхча и через гору Агапет и по северной границе бывших губерний Черноморской, Кутаисской и Тифлисской до Закатальского округа и по восточной границе этого округа до границы с Арменией».²⁸

Такое описание содержало три грубейшие ошибки, непростительные для международного документа. Ошибки, которые проглядел уроженец Кавказа, как оказалось, не знающий совершенно географии Карахан. Слова «по реке Псоу» и «по северной границе» Черноморской губернии противоречили друг другу, ибо река Псоу являлась южной границей Черноморской губернии, отделявшей (дай отделяющей поныне) её от Абхазии. Уже поэтому Тифлис получал право претендовать, и при полном письменном согласии Москвы, на Черноморское побережье вплоть до Новороссийска.