Первое поражение Сталина
Шрифт:
Раковский далеко не случайно вспомнил о Промышленном бюро. Об органе, созданном на Украине весной 1920 года как чисто номинальное представительство ВСНХ РСФСР. Поначалу оно объединяло губернские Совнархозы и их районные управления, координируя и направляя работу всех предприятий УССР. Существуя предельно автономно, не испрашивая согласия Москвы на каждое своё решение. Только после настойчивых призывов того же Раковского к объединению деятельности двух Высших Советов народного хозяйства Промбюро Украины утратило прежнюю самостоятельность, стало всего лишь органом уполномоченного ВСНХ РСФСР.
И вот теперь председатель СНК УССР предлагал вернуться назад. Восстановить прежнюю практическую независимость Промбюро от Центра. Воссоединение даже в виде федерации, создаваемой
Следующую попытку скорректировать новые отношения двух республик Раковский сделал уже после подписания российско-украинского союзного договора. На этот раз – не индивидуально, а вместе с Компартией Украины, после кооптации на пост её первого секретаря Ф.Я. Кона. На Первом Всеукраинском партийном совещании, проходившем в Харькове со 2 по 4 мая 1921 года, неожиданно придали национальному вопросу весьма важное значение. В особой резолюции указали:
«Поскольку государственные отношения между двумя братскими республиками находятся лишь в процессе оформления и не вылились пока в определённые устойчивые формы, наша партия должна предпринять шаги к скорейшей выработке конституционных основ, регулирующих взаимоотношения между РСФСР и УССР».
Тем самым, резолюция демонстративно проигнорировала существование российско-украинского договора и почти дословно процитировала высказывание Раковского, сделанное чуть ли не за год перед тем, на страницах журнала «Коммунист». Заодно резолюция дезавуировала и «Тезисы», последовательно утверждённые Лениным, Политбюро, IV конференцией КП(б) У. Мало того, в ней далеко не случайно, явно преднамеренно, вспомнили об одном из решений VIII конференции РКП (декабрь 1919 года) – «О советской власти на Украине». Решении, порождённом весьма специфической ситуацией, сложившейся в республике после изгнания деникинцев и петлюровцев – разгулом политического бандитизма. Авторы резолюции партсовещания не только «вдруг» припомнили о нём, ной сочли крайне своевременным извлечь из него, использовав, как наиболее актуальное, следующее положение:
«Члены РКП на территории Украины должны на деле проводить право трудящихся масс учиться и объясняться во всех советских учреждениях на родном языке, всячески противодействуя попыткам искусственными средствами оттеснить украинский язык на второй план, стремясь, наоборот, превратить украинский язык в орудие коммунистического просвещения трудящихся масс».
В контексте с этой фразой последний пункт резолюции партсовещания прозвучал более чем двусмысленно. Партия, указывал он, «не может допустить, чтобы партийные организации стали ареной национальных конфликтов, разыгрывающихся за её пределами среди мелкой буржуазии, как великорусской, так и украинской. Только одновременно борясь с проявлениями великорусского русотяпства и украинского шовинизма, наша партия сумеет тесно сплотить свои ряды».9-10
Под требованием не допустить превращения парторганизаций в арену «национальных конфликтов» скрывались вполне прозаические проблемы, возникшие на Украине как результат того, что ещё 5 февраля ВуЦИК своим постановлением, не согласованным со ВЦИК, образовал Донецкую губернию (произвольно, хотя, вроде бы, временно, определив её территорию). Отчасти – за счёт близлежащих земель России.11 Первым результатом столь беззастенчивого (откровенно произвольного) администрирования стал – правда, лишь в мае 1920 года – так и не приведший ни к чему, ибо оказался слишком мягким, протест ВЦИК. Члены его Президиума посчитали необходимым предложить Харькову пересмотреть своё постановление и уже совместно провести размежевание соседних Донецкой и Ростовской губерний. Политбюро отказалось вникать в суть спора, явно лежавшего вне его компетенции. Поручило Сталину разобраться в произошедшем.12 Однако тот так и не нашёл для того времени.
Следующим, всё на той же почве, возник своеобразный партийный конфликт. Как бы предвосхищая (странное, мягко говоря) требование вскоре созванного Первого Всеукраинского партсовещания «превратить украинский язык в орудие коммунистического
И снова Политбюро уклонилось от решения. Поручило члену Оргбюро и секретарю ЦК Преображенскому во время его поездки в Харьков (если таковая вообще состоится) «внести ясность в этот вопрос с точки зрения равноправия великорусского языка».13 Ведь если бы была сразу же удовлетворена вполне законная просьба, то такого же рода обращения непременно начали бы поступать и из других районов Украины, Компартия которой вскоре оказалась бы без украинского пролетариата.
Все подобного рода трения между двумя республиками не могли не сказаться на «выработке основ федеральной Конституции». На выполнении задания, порученного Политбюро одновременно с утверждением «Тезисов» ЦК КП(б)У комиссии Каменева, Крестинского и Раковского. За два последующих года никто из них так и не вспомнил о важном поручении. Даже Раковский, его инициатор.
Более стремительно разногласия между Харьковым и Москвой стали разрастаться с января 1922 года. С того момента, когда зашла речь об общей для всех советских республик, а также Бухары, Хорезма и ДВР, делегации на Международную конференцию в Генуе. Тогда-то и выяснилось, что Чичерин, рекомендовавший Политбюро в феврале 1920 года назначить Раковского по совместительству наркомом по иностранным делам УССР, но без соответствующего наркоматовского аппарата,14 изрядно просчитался. Он предполагал, что украинский премьер не воспримет дополнительную должность всерьёз. Станет использовать её только в редчайших случаях. Скажем, в ходе переговоров с Польшей, и не более того. Однако Раковский уже вошёл во вкус власти. Возжелал самостоятельно решать вопросы не только внутренней жизни Украины, но и представлять её на международной арене. Повсюду, где сможет.
5 января 1922 года, когда об участии Советской России в работе грядущей Генуэзской конференции знал предельно ограниченный круг людей наивысшего ранга, в Политбюро поступил «протест» ЦК КП(б)У, вызванный тем, что «их» Раковский не вошёл в состав делегации, направляемой в Италию.15 Москве не оставалось ничего иного, как срочно ввести наркома по иностранным делам УССР в число тех, кто должен был отстаивать общие советские интересы.
Между тем, сам Раковский в тот момент находился, и вполне легально, в Праге. В столице Чехословакии, с которой ещё не были установлены дипломатические отношения (соглашение о том последовало только в июле того же года). Вёл там переговоры с неким лицом, представившимся «лидером закарпатских украинцев» (русинов). Заявившим, что, якобы. Чехословакия намерена поддержать РСФСР при вторжении петлюровских отрядов, что ожидается ближайшей весной. Правда, не уточнившим, каким же образом такая помощь будет оказана, если у двух стран отсутствует общая граница. Кроме того, так и не названный в документе «лидер» присовокупил: «С точки зрения Карпатской Руси, всякое правительство России заслуживает поддержки, поскольку оно есть правительство национального объединения… Вся политика Карпатской Руси сводится исключительно к стремлению воссоединения с Россией».16
Столь обнадёживающая информация, которой советскому руководству очень хотелось верить, заставила смириться и с пребыванием Раковского в Праге, и с установлением им весьма сомнительных контактов. И всё же, прежде более чем благожелательное отношение к украинскому премьеру сохранялось лишь до середины января. До приезда его в Москву.
Оказавшись в российской столице, Раковский тут же направил в ЦК, на имя нового секретаря В.М. Молотова, записку. А в ней подверг жесточайшей критике предложение Чичерина, с которым успел познакомиться как член генуэзской делегации.