Первое поражение Сталина
Шрифт:
Насколько нам известны взгляды отдельных, но многочисленных представителей латышских и эстонских народных масс, например, десятков тысяч латышских стрелков, входящих в состав русской армии, можно ожидать обратного результата, а именно того, что эти народы пожелают войти в состав Российской Федеративной Республики».
Всё оказалось тщетным. Грац констатировал сложившееся положение предельно просто: «Соглашение не достигнуто», имея в виду переговоры в целом.18 В тот же день, но лишь часом позже, к тому же выводу пришёл и Троцкий. Выражая его, не учёл лишь одного – словами противостоять военной силе невозможно.
А потому его ответное заявление оказалось не просто бессмысленным,
«Правительства Германии и Австро-Венгрии, – объявил Троцкий, – хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они своё дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора, в связи с этим заявлением я передаю объединённым союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление.
«Именем Совета Народных Комиссаров – правительства Российской Федеративной Республики, настоящим доводим до сведения правительств и народов воющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия со своей стороны объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращённым. Российским войскам одновременно отдаётся приказ о полной демобилизации по всему фронту».19
Лучшего подарка сделать Берлину и Вене было нельзя.
2. Насильственный и унизительный мир
Поначалу в Петрограде не осознали страшной опасности, созданной заявлением Троцкого. По инициативе Свердлова ВЦИК 14 февраля (с введением в России григорианского календаря даты с 1 по 13 февраля не использовались) «вполне одобрил действия своих представителей в Бресте». Заодно посчитал необходимым, что, впрочем, не играло ни малейшей роли, расценить «поведение делегации бывшей Украинской Рады актом измены и предательства», а потому признал «недействительным тот договор, который заключили с германским правительством агенты украинской буржуазии».
Подтвердил ВЦИК и иное, более важное: «старая русская армия» демобилизуется, хотя и «необходима новая армия». Красная рабоче-крестьянская, организация которой «является одной из самых важных задач». Столь стоическое равнодушие к обороне объяснялось упованием леворадикалов на очень близкую мировую революцию. На то, что «австро-германские рабочие и солдаты… выполнят свой долг перед угнетёнными классами всего мира и доведут начатую в Берлине и Вене борьбу» до победы.20
Всё начало меняться лишь после того, как члены Совнаркома узнали о принятом в Германии 16 февраля решении возобновить военные действия – а его породило ничто иное, как противоестественное и предельно безответственное по существу заявление Троцкого об одностороннем выходе России из войны. В ночь с 17 на 18 февраля Советское правительство поспешило направить в Берлин телеграмму. В ней, хотя и выразило протест в связи с германским вторжением, но и вынужденно согласилось «подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегациями Четверного союза».21 Однако такая готовность слабого слишком запоздала. Армии противника уже начали поход на Восток. По всему больше не существующему фронту, от Рижского залива до Чёрного моря, поход, на который они успели получить дополнительные веские основания. Вроде бы вполне законные.
18 февраля делегация Рады, всё ещё пребывавшая в Брест-Литовске, ибо вернуться ей было просто некуда, подписала с представителями Берлина и Вены военное соглашение. В соответствии с ним немецкие и австро-венгерские войска и получали возможность занять Украину для обеспечения на её территории «мира и порядка». А также для поддержания дальнейшего существования самой Рады
19 февраля вооружённые силы Центральных держав, главным образом, лансвер (резервные части), а также две дивизии, сформированные из пленных украинцев (в Германии – «Синяя», в Австро-Венгрии – Казацко-стрелецкая или «Серая»), начали оккупацию давно вожделенного ими края.
Лишь 27 февраля Рада объявила о границах той территории, которую решила считать «своей». Вернее, таким образом определяла пределы германо-австрийского захвата. Как и год назад, посчитала, что исторически и этнографически «чисто украинскими» являются Волынская, Черниговская, Киевская, Полтавская. Харьковская, Подольская, Херсонская и Екатеринославская губернии, четыре уезда Воронежской и два – Курской, Кубанская область без Новороссийска. Посчитала, что того недостаточно (для себя или Германии с Австро-Венгрией?) и потребовала от России при подписании с ней мирного договора ещё и заведомо невозможного – губерний Черноморской и Ставропольской, а также Ростовского и Таганрогского округов области Войска Донского.22
А накануне вторжения на Украину, 18 февраля, немецкие войска перешли линию фронта и в Прибалтике. За две недели достигли установленного кайзером рубежа: 18 февраля заняли Двинск, 28 – Псков, 4 марта – Нарву.
Немцы очень хорошо знали, когда надо начать наступление.
Тогда, когда таявшая буквально на глазах из-за объявленной демобилизации русская армия вынуждена была не столько сдерживать противника, сколько по мере сил подавлять мятежи на Дону, в Оренбурге, Уральске, изгонять изменническую Раду из Украины. И хотя в те дни решалась судьба страны, её целостность, удерживать фронты – Северный, Западный, Южный революционный – больше было некому.
И тогда, когда для России хотя и возникла смертельная угроза, руководство большевистской партии раскололось. Из него выделилась группа «левых коммунистов». Тех, кто вслед за Троцким полагал – мировая революция стоит у порога, её лишь нужно подтолкнуть. Как? Да просто, начав антиимпериалистическую войну, которая и сметёт прогнившие режимы буржуазной Европы.
Такую позицию в те дни заняли члены и кандидаты в члены ЦК Н.Н. Бухарин, А.С. Бубнов, А.М. Коллонтай, Н.Н. Крестинский. М.С. Урицкий, А. Ломов (Г.И. Оппоков), Л.А. Преображенский, В.Н. Яковлева, председатель ВСНХ В.В. Осинский (И. Оболенский), нарком финансов И.И. Скворцов-Степанов, председатель Московского областного СНК М.Н. Покровский, многие иные. Их безоговорочно поддержали крупнейшие большевистские организации – Московская областная, Петроградская, Уральская. Они-то и потребовали незамедлительно прекратить переговоры в Бресте, отклонить все требования Берлина. А в заседании СНК 20 февраля, заслушав доклад наркома по военным делам Н.В. Крыленко и командующего морскими силами республики бывшего контр-адмирала В.М. Альтфатера о положении на фронте, предложили утвердить проект подготовленного ими воззвания. Документ, в котором, в частности, говорилось:
«Товарищи и граждане!
Наступают тяжёлые минуты. Наступают дни тягчайших испытаний, дни величайшей опасности, которая когда-либо за всё время угрожала Советской власти, рабочему классу и крестьянству России, рабочему классу и крестьянству Европы, всем угнетённым и эксплуатируемым…
Под знаменем мира было поднято восстание 25 октября, и первым шагом Советской власти было объявление перемирия и предложение начать мирные переговоры о прекращении войны… Так или иначе, но с мировой бойней покончено. Так думали мы все, никто из нас не сомневался в этом со дня заключения перемирия со дня революции в октябре, со дня утверждения власти Советов. Под этим знаком было начато перемирие, и шли два месяца переговоры. Переговоры не привели ни к чему. К новому обману, к новой попытке удушения революции привели переговоры…