Первородный грех
Шрифт:
— Нет. Я не отправляла.
— Вы знаете, кто его отправил?
— Не имею ни малейшего понятия. Это случилось во время нашего обычного обеденного перерыва. Я находилась на кухне, разогревала готовый ленч из магазина «Маркс и Спенсер» — спагетти по-болонски. Все время кто-нибудь входил или выходил. Я не могу помнить, где кто-то был или не был именно в 12.30. Я только знаю, что меня в кабинете в это время не было.
— А кабинет был не заперт?
— Конечно, нет. Мы никогда не запираем свои кабинеты во время рабочего дня.
Так оно и продолжалось, это интервью. Вопросы о прежних проделках зловредного шутника, о том, когда она ушла из своей комнаты вчера вечером, как ехала домой, в какое время вернулась в Уиверс-Коттедж, как провела вечер. Все это было совсем не
Она дважды пыталась дозвониться домой, но никто не отвечал. Джоан, видимо, была где-то в деревне или поехала в город за покупками, но, может быть, так было даже лучше. Новости вроде этой лучше сообщать лично, а не по телефону. Она подумала, не стоит ли позвонить снова, чтобы сказать, что вернется сегодня пораньше, но даже попытка протянуть руку к трубке требовала, казалось, неимоверных усилий. Пока она пыталась заставить себя хоть что-то сделать, дверь отворилась, и в комнату заглянула мисс Клаудиа:
— О, вы все еще здесь? Полицейские рады отпустить всех сотрудников по домам. Все равно ведь издательство закрыто. Фред Баулинг готов отвезти вас на катере к Черинг-Кроссу. — Увидев лицо Блэки, она спросила: — С вами все в порядке? Я хочу сказать — может быть, нужно, чтобы кто-то проводил вас домой?
Самая мысль об этом привела Блэки в ужас. Да и кто мог бы это сделать? Она знала, что миссис Демери все еще здесь, готовит бесконечные кружки кофе для компаньонов и полицейских, но ее вовсе не обрадует поручение совершить полуторачасовую поездку в Кент. Блэки могла представить себе эту поездку, неумолчную болтовню, вопросы, совместное появление в Уиверс-Коттедже и то, как миссис Демери будет неохотно сопровождать ее, словно она малолетний преступник или арестант под конвоем. Джоан, вполне возможно, захочет угостить миссис Демери чаем. Блэки представила, как они втроем сидят в гостиной у них дома, и миссис Демери излагает свою ярко расцвеченную версию сегодняшних событий, — словоохотливая, вульгарная, порой даже заботливая, но от которой почти невозможно отделаться. Она ответила:
— Спасибо, мисс Клаудиа. Со мной абсолютно все в порядке. Простите, что я так глупо себя вела. Это просто был шок.
— Это был шок для всех нас.
Голос у мисс Клаудии был совершенно бесцветным. Наверное, сказанные ею слова не были упреком, просто констатацией факта, но прозвучали они как упрек. Она помолчала, словно ей хотелось еще что-то сказать или она чувствовала, что должна что-то сказать, и добавила:
— Вы можете не приходить в понедельник, если все еще будете чувствовать, что слишком расстроены. На самом деле нет такой необходимости. Если вы снова понадобитесь полицейским, они знают, где вас найти. — С этими словами она ушла.
Впервые с момента обнаружения трупа они оказались наедине, хотя и очень недолго, и Блэки пожалела, что у нее не нашлось слов, чтобы хоть что-то сказать, как-то выразить свое сочувствие. Но что она могла сказать такого, что было бы одновременно и правдивым, и искренним? «Он мне не нравился, а я не нравилась ему. Но мне жаль, что он умер». Но правда ли это на самом деле?
Она привыкла, что в час пик у Черинг-Кросс ее подхватывает поток пригородных жителей, работающих в Лондоне, целеустремленно и уверенно спешащих к своим поездам. Странно было очутиться там в середине дня, когда вокзал оказался необычайно, особенно для пятницы, пуст и погружен в атмосферу какой-то вневременной неопределенности. Пожилая пара, слишком нарядно одетая для поездки — женщина явно надела самое лучшее, что у нее было, — взволнованно изучала табло отправлений; муж тащил тяжело нагруженный и многократно перевязанный чемодан на колесах. Женщина что-то сказала, и он дернул ручку, чтобы подкатить чемодан поближе. Тот немедленно упал на бок. Блэки некоторое время смотрела, как они пытаются поставить чемодан прямо, потом направилась
Табло указывало, что у Блэки есть еще полчаса до поезда — как раз достаточно для того, чтобы спокойно выпить кофе. Потягивая горячий напиток, вдыхая такой знакомый аромат, приятно согревая ладони, охватившие чашку, она думала, что эта неожиданно ранняя поездка домой в нормальных условиях воспринималась бы как возможность слегка побаловать себя. Непривычная пустота вокзала напоминала ей не о толкотне и неудобствах часов пик, а о каникулах ее детства, о свободном времени, когда можешь медленно, с удовольствием выпить кофе, о спокойной уверенности, что доберешься домой засветло. Но сейчас все удовольствие было задавлено живущим в памяти ужасом, закрыто завесой непреодолимого страха и неизбывного чувства вины. Освободится ли она когда-нибудь от этого? Но Блэки наконец-то возвращалась домой. Она еще не решила, насколько сможет открыться кузине Джоан. Было кое-что такое, чего она не могла, да и не должна была говорить, но, во всяком случае, она надеялась, что кузина, с присущим ей здравым смыслом, сумеет ее утешить, а привычная упорядоченность и покой Уиверс-Коттеджа вернут ей уверенность.
Полупустой поезд отошел вовремя, но потом она ничего не могла вспомнить об этой поездке: ни как отпирала машину на стоянке в Ист-Марлинге, ни как ехала в Уэст-Марлинг, ни как вела машину к дому. Все, что ей вспоминалось потом, было — как она подъехала к воротам Уиверс-Коттеджа и что представилось ее взгляду. Не веря своим глазам она взирала на этот необъяснимый ужас. В лучах осеннего солнца сад лежал перед ней попранный, уничтоженный, буквально вырванный с корнями, взрытый и сваленный в кучу. Поначалу, сбитая с толку потрясением, вспоминая разрушительные бури прежних лет, она решила, что здесь промчался какой-то странный, локализованный смерч. Но эта мысль тотчас же исчезла. Нынешнее разрушение, более мелкое и явно выборочное, было делом человеческих рук.
Она вышла из машины, не чуя под собой земли, и на негнущихся ногах подойдя к воротам, ухватилась за них, чтобы не упасть. Теперь варварское опустошение предстало перед ней до малейших деталей. У цветковой вишни, справа от ворот, пятнавшей воздух над садом яркой осенней красно-желтой палитрой, были ободраны все нижние ветви, порезы на коре зияли, словно открытые раны. Тутовое дерево посреди лужайки — предмет особой гордости кузины Джоан — было также покалечено, а скамья, обнимавшая ствол и выложенная белой плиткой, расколота и выщерблена, будто по ней прыгали в тяжеленных ботинках. Розовые кусты остались целыми, возможно, из-за их колючих стеблей, но были вырваны из земли с корнем и свалены в кучу, а раннеосенние маргаритки и белые хризантемы — их была целая клумба, Джоан посадила их, чтобы оттенить темную зелень буковой изгороди, — были выворочены с землей и грудами валялись на дорожке. С вьющейся над крыльцом розой им справиться не удалось, но они вырвали и бросили наземь клематис и вистерию, отчего фасад дома казался странно голым и незащищенным.
Коттедж был пуст. Блэки переходила из комнаты в комнату, окликая кузину по имени, еще долго после того, как убедилась, что в доме ее нет. Ею уже начинало овладевать серьезное беспокойство, когда она услышала стук захлопнутых ворот и увидела, что кузина на велосипеде едет по дорожке. Выбежав из парадного ей навстречу, Блэки крикнула:
— Как ты? Нормально?
Кузина нисколько не удивилась, увидев Блэки дома на несколько часов раньше обычного. Она мрачно ответила:
— Ты же видишь, что тут произошло. Вандалы. Четверо на мотоциклах. Я чуть было не застала их на месте преступления. Они с грохотом мчались прочь, когда я возвращалась из деревни, но успели скрыться прежде, чем я разглядела их номера.