Перворожденная
Шрифт:
Финеас отставил пустую кружку, придвинул к себе следующую.
– И чем дело закончилось?
– Ну, – смутился Идрис. – Потюкали мы их. Май уж очень злой был, рассердился, что лошадь загубили.
– Да, эльфы, они такие, зверюшек любят, – в уголках глаз мага собрались веселые морщинки. – Кони, белки…
Идрис захохотал:
– Да ладно тебе, славный зверь же. Леди Исилвен вон его в комнате оставила, не бузит вроде.
– Когда оставила?
– А сейчас. Она с полчаса назад ушла.
Финеас поднял бровь:
– Куда?
– На задний двор, кажись. Сказала, магию будет пробовать, в темноте, чтобы никто за ней не наблюдал.
Небольшими глотками маг
Идрис повозил своей бадьей по столу, кинул на мага один взгляд, второй. Вздохнул.
– Трудно тебе будет, – сказал он.
Финеас оторвался от созерцания тьмы за стеклом.
– Ты о чем?
– Ну, глаза-то у меня есть. Ты не смог ее ударить, там, у храма, хотя она просила. И смотрел на нее так… Вот и говорю, тяжело тебе будет, все-таки Перворожденная.
Темный маг молчал, поцеживая эль.
– Зато Мара на тебя виды имеет, – попытался пошутить варяг. – Я б, наверное, тоже с ней попробовал. Как-нибудь. Не, чего, я бы осторожненько, конечно; но ей, похоже, только ты и нужен.
Идрис сделал паузу, однако ответа не последовало. Зашел с другого боку:
– А она-то тебе нужна?
На лице Финеаса мелькнула скептическая усмешка.
– Примерно так же, как нож под ребрами.
– Сурово, – откашлялся Идрис.
Некоторое время сидели, потягивая хмельное. Финеас задумчиво крутил эльфийский амулет, висящий на шее. Силы к магу постепенно возвращались, скоро они оба с мэтром ди Альберто придут в норму. Вопрос в том, достаточно ли этих сил, чтобы одолеть Зафира? Да, галлы и германцы помимо обычных ополченцев соберут еще и чародеев всех мастей. Кому-то предложат денег, кого-то заставят под страхом наказания, кто-то пойдет сам. Но и у Хессанора есть маги, битва будет равной. А колдунов такого уровня, как чернобородый брандеец, на Альтерре нет. Даже у хединитов. И что-то подсказывало Финеасу, что своего главного слова Зафир еще не сказал. Не может быть, чтобы подобный тип ничего не прятал за пазухой.
– Пойду я, – зевнул Идрис. – А ты… леди Исилвен станешь ждать?
Финеас качнул головой:
– Нет. Только загляну во двор, хочу убедиться, что с ней все в порядке.
Варяг загадочно ухмыльнулся, но ничего не сказал.
Крыша беседки, припорошенная снегом, белела на фоне темного неба. Иногда ее загораживали ветви деревьев, шевелящиеся на ветру. Эльфийка стояла рядом, перебирая в руках мерцающие желтым камушки. Маг шагнул было к ней, но остановился. Не надо продлевать агонию. Мизерикорд тут уместен гораздо больше. Что толку в еще одном разговоре, если он все равно не имеет права сказать то, что хочет? Она вновь могущественна, а главное, счастлива. Захочет – уйдет к своим братьям или, быть может, найдет способ попасть к себе на родину. Ее путь – это ее путь, она – Перворожденная. И маг развернулся, закрывая за собой дверь.
– Финеас.
Он задержался на пороге.
– Доброй ночи, – улыбнулась Исилвен.
Январь принес с собой холод и метели. Лютецианцы сидели по домам, кутаясь в платки и одеяла, а старожилы уверяли, что за последние сто лет не припомнят такой морозной зимы. Финеас подумал, что, возможно, разрыв Реальности и веяние Хаоса нарушили что-то в природе Альтерры. Или и впрямь боги разгневались, как болтали горожане на базарах и в храмах.
Дни шли за днями, унылые, однообразные, дел для мага не находилось. Идрис пропадал, то встречаясь
Финеас тоже углубился в изучение рукописей серых чародеев, исправно готовил новые заклятия для посоха, но с каждым днем бездействия его охватывала тоска. Такого раньше не было. Даже в мирной Салике он почти не тяготился идилличной, размеренной жизнью. То ли этот поход взбудоражил его до предела, требуя все время куда-то бежать и что-то предпринимать, то ли невыносимая зыбкость мечты жгла внутри, не давая покоя. Кому нужны эти мечты? Без них все понятно и стройно. Без них все надежно и незыблемо. Без них нет жизни… Все чаще по вечерам он спускался в таверну, все дольше сидел там, множа количество кружек на столе.
– Сударь маг, вы уверены?
Финеас поднял на хозяина недобрый взгляд. Тот пожал плечами, оставил вторую бутыль с ячменным виски на стойке. Маг плеснул себе новую порцию и уставился в камин, языки огня лизали каменную кладку, на стенах разнузданно плясали тени. За спиной послышались шаги, и тонкая ручка обвила его шею.
– Скучаешь, милый?
Маг не шелохнулся. Суккуба присела рядом, прижалась к нему жарким боком.
– Нельзя долго пить в одиночестве, так можно и рассудок потерять.
Она подозвала хозяина, забрала у него бокал и налила себе из Финеасовой бутылки. Принюхавшись, сморщила носик, но глотнула бестрепетно.
– Ух… дорогой, что за плебейскую гадость ты пьешь? Бывало в моей жизни виски и получше. – Она отставила бокал в сторону, наклонила головку и сочувственно погладила мага по руке. – Молчалив и печален… Финеас, Финеас, я тебя совсем не узнаю. Где тот решительный чародей с ясным умом и мужественным духом, который покорил меня в Салике? А я ведь предупреждала тебя, игры с Перворожденными добром не заканчиваются.
Финеас наконец оторвал взгляд от пламени, перевел на суккубу.
– Мара, уйди.
– Э, милый, похоже, до виски было что-то еще, – сказала она, прищурившись. – Не иначе угробить себя хочешь.
– Мара…
– Тебе пора перестать прогонять меня, дорогой, я все равно тебя не оставлю.
Девушка устроилась поудобнее, провела ладошкой по волосам мага, откидывая со лба темную прядь. Финеас отвернул голову, высвобождаясь из-под руки. Тогда суккуба наклонилась прямо к его уху:
– Она тебя никогда не полюбит, милый. Никогда. Она же эльф. Ее разум тебе не постичь, а ей не дано понять людей. Она совершенно иная, такая далекая, такая холодная. Тебе не растопить ее сердца, не разделить с ней устремления, а уж ложе… – Мара закатила глаза. – Зачем же тратить время на несбыточное? Ты сильный, умный, любая женщина захочет быть твоей, если пожелаешь.