Первые ласточки
Шрифт:
Рюстов снова взглянул на карточку. Как ни непонятно было само по себе это посещение, ему не оставалось ничего другого, как принять этот странный визит.
Как только слуга вышел, появился молодой граф и с такой непринужденностью и уверенностью поклонился до сих пор совершенно незнакомому хозяину, как будто этот визит был чем-то вполне естественным.
– Вы, конечно, разрешите мне, господин советник, лично познакомиться с моим ближайшим соседом? Я бы уже давно сделал это, но занятия и путешествие вынуждали меня отсутствовать в Эттерсберге. Я бывал там всегда очень недолго и лишь теперь в состоянии заполнить
В первое мгновение Рюстов был настолько ошеломлен такой манерой держаться, что сразу не мог даже рассердиться. Он промычал что-то вроде приглашения садиться. Эдмунд сразу же, не задумываясь, воспользовался этим, и так как его противник не обнаруживал никакого желания начать беседу, он взял этот труд на себя и начал говорить о хозяйстве в Бруннеке, познакомиться с которым желал уже давно.
Между тем Рюстов успел смерить гостя взглядом с головы до ног и пришел к убеждению, что вся его внешность очень мало соответствовала хозяйственным интересам. Поэтому он довольно невежливым вопросом прервал восторженные излияния Эдмунда.
– Могу я спросить, граф, чем обязан честью вашего посещения?
Эдмунд увидел, что должен изменить план нападения. Обычная вежливость здесь не годилась; молодой граф был наслышан о грубости Рюстова и подготовился к этому.
– Кажется, вы не особенно доверяете моим хозяйственным способностям? – с наилюбезнейшей улыбкой промолвил он.
– А вы, кажется, совсем забыли, что мы не только соседи, но, самое главное, и противники в судебном процессе, – возразил Рюстов, начинавший раздражаться.
Эдмунд небрежно играл хлыстом.
– Ах, да! Вы подразумеваете этот скучный процесс из-за Дорнау?
– Скучный? Вы хотите сказать, бесконечный, это будет вернее. Ведь дело известно вам так же хорошо, как и мне.
– Нет, оно мне совершенно неизвестно, – с величайшей непринужденностью сознался Эдмунд. – Я знаю только, что дело касается завещания моего дяди, отказавшего мне Дорнау, которое вы оспариваете. Я получил бумаги из суда, целые тома, но совсем их не рассматривал.
– Но, граф, ведь вы же ведете процесс! – воскликнул Рюстов, которому такая беспечность была непонятна.
– Простите, пожалуйста, его ведет мой поверенный, – возразил Эдмунд, – и он полагает, что я обязан во что бы то ни стало исполнить волю своего дяди. Лично я к обладанию Дорнау отношусь совершенно безразлично.
– Не думаете ли вы, что им дорожу я? – резко спросил Рюстов. – Мой Бруннек стоит полудюжины таких имений, а моя дочь вовсе не нуждается в дедовском наследстве!
– Так из-за чего же мы тогда спорим? Если дело обстоит так, то можно было бы заключить какое-либо соглашение, которое удовлетворило бы обе стороны…
– Не желаю я никакого соглашения! – неистово воскликнул советник. – Для меня важно не наследство, а принцип, и за него я буду бороться до конца. Если бы мой тесть категорически высказался за лишение наследства – прекрасно! Мы поступили против его воли – он имел право лишить нас наследства. Я не стал бы оспаривать его. Но того, что он самым обидным образом не признавал моего брака, словно тот был незаконным, что ребенка от этого брака он не признавал своей внучкой, я и находясь в гробу никогда не прощу ему и против этого протестую. Брак должен быть признан назло именно тем, кто его отрицал; моя дочь
«Вот когда начинает прорываться его грубость!» – подумал граф, которого эта сцена очень забавляла.
Он явился с твердым намерением ни за что не обижаться на Рюстова, а потому, приняв и этот выпад с юмором, ответил как нельзя более вежливо:
– Вы изволили привести весьма лестное сопоставление, дорогой сосед. Что Дорнау полетит ко всем чертям – едва ли вероятно; отойдет ли он к Эттерсбергу или Бруннеку, нам придется обождать; ведь это дело суда. Откровенно признаюсь вам, что мне весьма любопытно узнать, какое мудрое решение вынесут господа судьи.
– Ну, я должен сказать, что такого отношения к делу мне еще не приходилось встречать, – заявил изумленный Рюстов.
– Но почему же? Вы боретесь, как сказали сами, только из-за принципа; я, со своей стороны, выступаю лишь представителем воли своего родственника. Мы одинаково не заинтересованы в этом обстоятельстве. Итак, предоставим нашим адвокатам вести процесс с Божьей помощью дальше! Это нисколько не мешает нашим добрососедским отношениям.
Рюстов уже намеревался энергично отклонить эти «добрососедские отношения», как вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилась его дочь. Девушка в облегающем костюме для верховой езды, с раскрасневшимся от быстрой езды лицом казалась сегодня еще очаровательнее, чем недавно в зимнем костюме. То же самое нашел и Эдмунд, вскочивший с места гораздо поспешнее, чем этого требовала обычная вежливость. Гедвига, вероятно, уже узнала от слуги, кто находился у отца, и, нисколько не удивляясь, полуофициальным кивком ответила на поклон графа; но веселый огонек, сверкнувший в ее глазах, показал ему, что она, так же как и он, не забыла их встречи. Волей-неволей советник должен был снизойти до представления, а тон его голоса, когда он произносил до сих пор ненавистное имя Эттерсбергов, показывал, что носитель его, несмотря на все, уже приобрел некоторый шанс.
– Я лишь недавно узнал, кого послала мне судьба в противники по процессу, – обратился Эдмунд к молодой девушке, – поэтому поспешил представиться вам в качестве врага и противника.
– Следовательно, вы явились в Бруннек, чтобы ознакомиться с местоположением неприя-теля? – спросила Гедвига, переходя на задорный тон.
– Непременно! В силу действующих обстоятельств это моя обязанность. Ваш батюшка уже простил мне вторжение на вражескую территорию. Очень может быть, что я могу надеяться на то же самое и от вас, хотя недавно вы решительно отказались назвать мне свое имя.
– Что такое? – вмешался Рюстов. – Ты знаешь графа?
– Конечно, папа, – нисколько не смущаясь, ответила Гедвига. – Ведь тебе уже известно, что, возвращаясь из города, я вместе с Антоном чуть не застряла в снегу; я рассказывала тебе о двух незнакомцах, с помощью которых мы выбрались из ущелья.
Только теперь советнику стало понятно, откуда у его молодого гостя появилось добрососедское расположение. До сих пор он тщетно ломал над этим голову; но и это открытие, по-видимому, не очень его обрадовало, потому что он ответил дочери довольно недружелюбно: