Первые леди Рима

Фрейзенбрук Аннелиз

«Что на тебя нашло? Ты возмущаешься, что я сплю с Клеопатрой?.. А что же ты сам? Разве ты предан Ливии Друзилле? Мои поздравления, если, когда прибудет это письмо, ты не будешь в постели с Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Тиценией – или со всеми ими сразу. Разве это действительно так много значит, с кем ты занимаешься любовью?» {102}

Возвращаясь к вопросу о свадьбе своего оппонента, Антоний заявил, что свадьба его соперника на Ливии была проведена «в недостойной спешке», и напомнил Октавиану о временах, когда его друзья организовывали для него очередь из женщин, раздевая их для его осмотра донага, как на рынке рабов {103} .

102

Suetonius, Augustus 69.

103

Ibid.

Точно

как на современных выборах составление политического капитала из грешков своих оппонентов было обычной тактикой, используемой соперниками для прихода к власти в республиканском Риме. Самые знаменитые сановники этого периода – Цицерон, Помпей, Юлий Цезарь – все в какие-то моменты обвинялись в соблазнении чужих жен, поэтому в обвинении Антония, что Октавиан нечестен с Ливией, не было ничего необычного. Но оно требовало опровержения, раз Октавиан явно противопоставлял себя Антонию как моральный гарант римских ценностей. Его биограф I века Светоний цитирует объяснения, данные друзьями Октавиана, которые, признавая его неверность, заявляли, что она никогда не мотивировалась бездумной похотью. На деле, соблазняя жен и дочерей своих врагов, он добывал информацию, которая помогала его политической кампании, и таким образом защищал интересы Рима {104} .

104

Edwards (1993), 47.

Многие из наиболее пафосных римских историй о дурной славе Клеопатры, представленные в поэмах и хрониках, записаны уже после финального сражения между двумя сторонами при мысе Акций. Но они передали нам привкус того обличения, которое в предыдущие годы было целью – настроить общество против Клеопатры, говоря о ее сексуальной и кулинарной ненасытности. Плиний Старший в I веке писал, что Антоний и Клеопатра однажды поспорили, кто сможет устроить самый расточительный банкет, и что Клеопатра победила, бросив одну из своих жемчужных сережек в кубок с уксусом, позволив ей там раствориться, а затем беспечно выпив его {105} .

105

См. Hamer (1993), 60ff – об отражении этого эпизода в искусстве.

Такие рассказы отражают длительные усилия римских моралистов, демонстративно оплакивавших ненасытность плутократов, искателей удовольствий, как среди своих современников, так и в предыдущие эры. Сам Плиний Старший сокрушался, что в его дни римляне тратят более 100 миллионов сестерциев в год на жемчуг и духи, привозимые с Востока. Огромные расходы на пищу были особенным источником ярости критиков {106} . Непристойные истории о разнузданных банкетах Антония и Клеопатры и безумных тратах денег взывали к римской морали. Вероятно, одной из самых известных привычек Клеопатры была ее любовь принимать ванну в ослином молоке, чтобы сохранять кожу мягкой. Учитывая тот факт, что привычку принимать точно такую же ванну, как говорят, имели многие женщины позднего Рима, считавшиеся такими же расточительными и развращенными (например, вторая жена Нерона, Поппея), можно предположить, что это было обычным обвинением любой женщины, которую критиковали за оскорбление морали {107} .

106

Pliny the Elder, Natural History 12.84 and 9.120–1. Edwards (1993), 186–91 – о затратах на продукты питания и расходах.

107

Об использовании ослиного молока в женской косметике см. Richlin (1995), 198f.

Летом 32 года до н. э., после года или двух такой травли, Антоний наконец развелся с несчастной Октавией, приказав своим людям отправиться в Рим и выселить ее из его дома. Тут пропагандистская машина Октавиана заработала на полную мощность {108} . Он отправил делегацию к жрицам Весты, которые обычно действовали как хранительницы важных городских бумаг, с приказом принести завещание Антония. Когда весталки отказались отдать бумагу, Октавиан сам явился забрать документ – уже оценив его содержание со слов двух бывших сторонников Антония, которые были свидетелями при его составлении и впоследствии нарушили свой долг. Получив завещание, Октавиан собрал Сенат и народную ассамблею и устроил чтение его вслух. Из озвученных пунктов выяснилось, что Антоний оставляет огромную сумму денег своим детям от Клеопатры и, что самое страшное, хочет быть похоронен рядом с египетской царицей в Александрии {109} .

108

Plutarch, Life of Antony 57. Интересно, что

Плутарх также отмечал, что люди скорее жалели Антония, чем плачущую Октавию, потому что Клеопатра была не более красива, чем она.

109

Cassius Dio, Roman History 50.3 and Plutarch, Life of Antony, 58.

Обнародование завещания другого человека против его воли было делом незаконным, и шаг Октавиана вызвал совершенно различную реакцию. Некоторые говорили, что его действия объяснялись тревогой и скептицизмом; другие считали, что документ убедил каждого, даже ближайших друзей Антония, в их худших предположениях, что Антоний полностью находится под каблуком женщины и даже планирует перевести центральное правительство Рима на Нил {110} . Но исход был один. Образ Антония, римского полководца, одетого в восточные одежды и идущего за носилками женщины в компании ее евнухов, не мог быть принят Римом. В октябре Сенат принял резолюцию, объявляющую войну. Однако, не желая подвергаться обвинению в начале гражданской войны, официальной целью Октавиан объявил не Антония, который, в конце концов, был римлянином, – а Клеопатру, которая заставила Антония обнажить свой меч и вынудила его сражаться на стороне Египта {111} .

110

Plutarch, Life of Antony 58–9 and Cassius Dio, Roman History 50.4. См. Zanker (1988), 57–8 – об идентификации Антония с восточным богом Дионисом.

111

Plutarch, Life of Antony 60; Cassius Dio, Roman History 50.4–6.

Несколько следующих месяцев были истрачены на подготовку к войне. Армии были отмобилизованы, казна пополнена, лояльность союзников куплена обещаниями земель и наград. С обеих сторон идеологическая подготовка кампании продолжалась всю осень и зиму 32 года. Циркулировавшие истории о знамениях и приметах, предсказывавших Антонию поражение, вероятно, запускались агентами Октавиана. Сам Октавиан всенародно заявил, что Антоний живет на наркотиках и что, когда дойдет до сражения, врагами римлян будут парикмахеры Клеопатры, ее евнухи и ее фрейлины {112} .

112

Plutarch, Life of Antony 60; Cassius Dio, Roman History 50.8.

На самом деле Антоний, имевший в своем распоряжении все богатства Клеопатры, начал войну с большим количеством сил и ресурсов {113} . Но благодаря великолепному управлению войсками помощника Октавиана, Агриппы, преимущество Антония исчезло уже в первых же стычках весной и летом 31 года до н. э. В конце концов основная масса флота Антония встала на якорь возле мыса Акций, в узкой горловине Амбракийского залива. В полдень 2 сентября, после нескольких дней противостояния, флоты противников начали двигаться навстречу друг другу по сверкающей синей поверхности Ионического моря, чтобы решить судьбу Римской империи {114} .

113

С другой стороны, рассказы об этом могли иметь целью преувеличить значение победы Октавиана: см. Pelling (1996) 55, n. 297.

114

Plutarch, Life of Antony 65.

…С одной стороны был Август Цезарь, ведя людей Италии в бой вместе с cенатом и народом Рима, c его домашними и его великими богами… с другой стороны, со всем богатством варварского мира… торжествующе выступил Антоний… с ним двигался весь Египет и власть на Востоке от самой далекой Бактрии, но завершала все и вызывала наибольшее возмущение его египетская жена! Они примчались на большой скорости, вся поверхность моря была взбита в пену, и как бабочки над волнами взлетали тройные ряды их весел… свежая кровь начала красить бразды полей Нептуна…

Но высоко на мысе Акций Аполлон увидел это и натянул свой лук. В ужасе пред ним весь Египет и Индия, все аравийцы и все савцы развернулись назад, и сама их царица, как можно было увидеть, призывала новые ветры в свои паруса {115} .

На многие годы после битвы при мысе Акций образ Клеопатры, поднявшей красные паруса и позорно бежавшей вместе с Антонием с места сражения, стал постоянной темой литературных произведений, написанных в честь победы Октавиана. Но сражение при мысе Акций не опустило финального занавеса – на самом деле потери в нем оказались относительно невелики. Но оно стало поворотной точкой, решившей судьбу Октавиана и его борьбы с Антонием.

115

Virgil, Aeneid 8.678–708.