Первые радости
Шрифт:
— Да, да, значит, забыла. Вон что.
— А зачем у вас лампа горит?
— Лампа? Ах, да, да, — сказала Вера Никандровна, порываясь встать.
Аночка подбежала к столу, привернула фитиль, дунула в стекло, и оттуда вырвался рыжий шар копоти. Сморщившись, она виновато взглянула на Веру Никандровну и вдруг подошла к ней и тихо тронула её опущенное плечо.
— Это все солдаты разорили? — спросила она сердито и участливо.
— Какие солдаты?
— Ну, которые его забрали.
Вера Никандровна схватила Аночку за руки и, не выпуская их, оттолкнула от
— Откуда ты знаешь? Откуда? Кто тебе сказал? — заговорила она, сжимая и теребя её руки.
— Маме сказали…
— Что сказали? Кто, кто?
— У нас там дяденька один, ночлежник. Он сказал маме, что он шёл ночью, когда стало светать. И что видел недалеко от училища, как ученика солдаты забрали и повели. А мама спросила — какого? А он сказал — а черт его знает какого. В форменной фуражке. Тогда мама говорит, может, это сын учительницы? Это она про вас. Он опять чертыхнулся и сказал — может, и сын. И я тоже подумала.
— Боже мой, боже мой! — вздохнула Вера Никандровна и выпустила Аночку из рук.
— А у нас Павлик ночью не спал, а потом уснул, я его уложила и побежала к вам, посмотреть.
— Все уже знают! Неужели все знают?
Вера Никандровна опять схватила Аночку, заставила её сесть рядом на кровать и, гладя по растрёпанным косичкам, прижала крепко к себе.
— Нет, нет, никто ещё не знает, кроме тебя с мамой. Правда? И ты никому не говори. Нельзя говорить, понимаешь? Это все случайность, его отпустят, он скоро вернётся. Вернётся, понимаешь?
— Ну да, понимаю. Он ведь хороший.
— Он очень, очень хороший! — воскликнула Вера Никандровна, со всей силой поцеловала Аночку в щеку, и вдруг её речь стала внушительная, почти спокойная: — Вот что, девочка. Ты помнишь Лизу Мешкову? Помнишь, да? Ну вот, поди сейчас к ней и скажи, что я её прошу прийти ко мне. Но только ничего не рассказывай про Кирилла, хорошо? Поняла? Чтобы она сейчас же ко мне пришла. Ступай. А я пока здесь уберу, подмету.
— Не надо, — сказала Аночка, — не надо подметать: я сейчас сбегаю, вернусь и все как есть подмету.
Вера Никандровна ещё раз поцеловала её, заперла за ней дверь и взялась за уборку. Движения её были стремительны, как будто она возмещала свою долгую мучительную неподвижность. Мысли, которые у неё накоплялись за ночь и словно леденели под сознанием, теперь размораживались, оттаивали и — ожившие, — рвали преграды. У неё был готов план действий, и она была уверена, что все будет осуществляться так, как она задумала.
Но на первом шагу Веру Никандровну ожидала неудача: возвратилась Аночка и сообщила, что её встретил Меркурий Авдеевич, допросил, зачем она явилась, и велел передать, что если госпоже учительнице Извековой желательно говорить с кем-либо из семьи Мешковых, то пусть она сама пожалует, а Лизе ходить к ней нет никакой надобности. Аночка выбрала и запомнила из его слов самые главные:
— Он велел, чтобы вы пришли, а Лизу, сказал, ни за что не пустит.
На минуту Вера Никандровна задумалась, подошла к зеркалу, пригладила расчёсанные на пробор волосы, сухим
— Девочка, родная девочка, — негромко выговорила Вера Никандровна.
— Вы ступайте, — отозвалась Аночка, выпрямляясь, — а я буду хозяйничать. Вы не думайте: я ведь все умею.
Вера Никандровна почти выбежала за дверь.
Квартал, отделявший училище от мешковского дома, она миновала так скоро, будто перешла из одной комнаты в другую. Синий двор покоился в утренней тишине, как благополучное судно у пристани, готовое к погрузке, — над воротами торчала жердь для флага, оконца подмигивали солнечными зайчиками, крылечки были чисто вымыты.
Мешковы оказали Вере Никандровне приём обходительно-чинный. Меркурий Авдеевич представил её супруге, Валерия Ивановна даже немного застеснялась, что одета попросту, потому что не была предупреждена.
— Вы извините, — сказал Мешков, — что я вроде как заставил вас прийти: не знаю, как вам передала ваша посланница. Но я-то рассудил, что если уж наша молодёжь свела знакомство на стороне от родителей, то нам с наших детей пример не брать. Нам таиться нечего.
— Разве они таятся? Я ведь с вашей Лизой знакома.
— Ну, значит, она не такая секретная особа, как ваш сын, — посмеялся Мешков. — Я вот и подумал, что будет приличнее тайное ихнее знакомство сделать явным.
— Правда, — сказала Валерия Ивановна, — наша Лиза никогда ничего от нас не скрывает. Так уж с самых малых лет приучена… Пожалуйте прямо к самовару. Только не взыщите, у нас ничего не приготовлено. Если бы знать… А то, как говорится, пустой чай…
Они ещё рассаживались за столом, когда вышла к завтраку Лиза. Сон, хотя и не очень крепкий, умывание вдобавок к девичьей всесильной природе будто только что неповторенно создали её для этого утра. Растерянность, овладевшая ею при виде гостьи, ещё прибавила прелести, и пока она здоровалась, усаживалась, притрагивалась к чашке, салфетке, брала хлеб, словно отыскивая предмет, который помог бы сохранить равновесие, все трое молча отдавались её очарованию.
— Я ещё вас не видела, Лиза, после окончания гимназии, — начала Вера Никандровна.
— Да, — сказала Лиза.
— Вы, что же, решили на курсы?
— Она прежде ожидает моего решения на этот счёт, — заявил Меркурий Авдеевич, — как и во всяком другом крупном деле.
— Конечно, — согласилась Извекова, — такие важные вещи без родителей не решаются.
— Именно родителям такие решения и принадлежат, — настоятельно подчеркнул Мешков.
— Как вам, Лиза, понравилось вчера в театре?