Первые шаги
Шрифт:
Я и сам не понял, как в руке оказалась вилка, и вот уже, жадно рыча, рвал зубами сочное мясо, не обращая внимания на обжигающий жар, стекающий по зубам. Рассудок заходился в восторженном припадке. Господи Боже, как же я скучал!
— Как в школе? Опять троек нахватал?
— Неее ффааююю, — промычал с набитым ртом и едва не подавился, за что тут же отхватил легкий подзатыльник.
— Не говори с набитым ртом! Мог бы просто кивнуть, а то я без тебя
Я с усилием проглотил огромный комок пищи, и вдруг до меня дошло. Мама! Жива!
Резко отложил вилку и бросился в материнские объятья. Она охнула, но все же выдержала мой немалый вес и с улыбкой на лице взъерошила мне волосы на макушке…
— Вымахал, лось здоровый. Скоро батю перерастешь, царствие ему небесное…
— Мам?! — я вдруг понял, что обнимаю пустоту, и кухня медленно расплывается вокруг, изменяется во что-то иное. — Мама!!!
— Ты чего? — вдруг произнес мягкий грудной справа от меня. Я дернулся и вытаращил глаза на молодую девушку лет семнадцати, в одном кружевном лифчике. Но и тот уже слетал, открывая приятные взору округлости упругой груди с темными пятнышками затвердевших сосков.
— Я не кусаюсь, Вань, — Ленка рассмеялась, и жадно припала своими губами к моим. — Пока…
Мы были в ее квартире, ее спальне. У Ленки тут всегда пахло цветочными духами и шоколадом. Она была сладкоежкой, хоть и не толстела от таких излишеств. Ее стройной фигурке завидовали все старшеклассницы в моей школе.
Я обнял податливое горячее тело, повалил ее на спину и, по-прежнему смеющуюся, начал покрывать поцелуями. Тонкую шейку с нежной пахнущей тмином кожей, грудь с твердыми кончиками возбужденных сосков, упругий живот. И еще ниже, заставив застонать в сладкой истоме…
В глазах снова потемнело. И чертов звон в ушах! Пытаясь избавиться от него, потряс головой, как насквозь вымокший собакен, только что вылезший из пруда. А потом открыл глаза и снова увидел Лену. Теперь стала ясна и причина звона в ушах. Это был мой крик. А она уже не рыдала — выла на одной ноте на коленях перед дверью моей квартиры.
— Пошла вон!!!
— Ваня… Ванечка…
— Я сказал проваливай!
— Но… Вань… Куда же я…
Ее вещи уже на лестничной клетке. Хлопок двери. Вот и все. Пусть валит на все четыре стороны. Хоть к семейке своей, такой же ненормальной, хоть к шалашовкам, называемым подругами. Всему терпению есть предел, с меня довольно. Пьянки. Бесконечная ревность на пустом месте, убившая последние зачатки любви. Скорость, с которой с улетали кровно заработанные деньги. Мля, я ведь и в универ-то не поступил только чтобы ее содержать. Уже год, дурак, от армии бегаю… Бегал. Больше не стану.
Звон,
— И меня не ипет, что тебе там непонятно!!! Понял…..ный?
— Так точно!
— Не слышу!
— Так точно!!!
— Вот. Так бы сразу, — довольный прапор оглядел торжествующим взглядом ровные ряды вытянувшихся солдат. — У кого еще есть вопросы, зачем надо вычерпывать воду из луж?
— У меня! — больше из принципа, чем упрямства, гаркнул я.
Старшина Ильченко, стоящий за спиной Зубра, как за глаза называли нашего прапора, выпучил на меня глаза и одними губами прошептал: «Убью!»
Но в тот день мне повезло. Успевший накатить с утреца животворящие пол-литра, Зубр пребывал в приподнятом расположении духа. А, прооравшись, так и вовсе начал уходить в нирвану. Для справки: м естная нирвана находилась в расположении прижимистого каптера Тимы Митрофанова. И составляла в основе своей по чекушке на брата, имевшихся всегда, вне зависимости от дня и ночи, погодных условий и общей ситуации в части.
— Ты это там не это, солдат! — напоследок глубокомысленно изрек Зубр, удаляясь гордой походкой слесаря в легком подпитии. На том и был таков. Я тихонько вздохнул. Ответа, на кой хрен нам вычерпывать лужи с плаца, когда целый день накрапывает дождь, мне так никто и не дал.
— Зацени духа, — услышал я шепот сержанта Ильичеко, что-то нашептывающего на ухо довольно ухмыляющегося усатого старшины. — На Зубра попер. Авось, выйдет толк… Так, бойцы, я не понял?! Чего уши греем?
— Никак нет!
— Что «никак нет»? — издеваясь, передразнил нас сержант Ильиченко. — Бегом за совками, мясо!
Очередной провал. Холодно, в голове гудит. Кажется, ничего ниже пояса вообще не чувствую. Какого черта происходит?
Два невидимых голоса. Глубоких, мужских. Один тяжко вздыхает, второй такой мрачный, что вот-вот сорвется в сплошной мат.
— Чего делать будем?
— А ты не видишь? Не успеем отвезти, резать надо, по колено. А то загнется, а мне отвечать.
— А ч е тому сделали? Который гранату кидал?
— Да пес его знает. Я, как Ивана привезли, уже забыл как на воздух выходил. Сепсис начался, еле вытащил. Твою медь… жалко парня, сил нет.
— Да. Из-за какого-то мудака калекой на всю жизнь.
«Что?!» — хотелось крикнуть, но я не смог. Голос не подчинялся. Потом снова тьма, переход…