Первые уроки
Шрифт:
– С плохим мальчиком? Это уж пусть наш дорогой дон решает, это его епархия. А мы с тобой будем лечить Глорию, кормить и успокаивать. Чтобы у здоровой мамочки родилось здоровое дитя. Поговорим с доктором: есть ли здесь психологи? Очень не помешало бы. А как пойдёт она на поправку – увезём нафиг из этих мест. Возможно, и в другой мир, тут ты права: пусть девочка начнёт всё с чистого листа, ни от кого не завися… Впрочем, погоди загадывать, а то сейчас придёт дон Теймур и выскажет что-то ещё; вот тогда и подумаем. Вдруг я не знаю каких-то юридических тонкостей?
Вздохнув, Элли усаживается
– Кисленькая! – восторженно сообщает Элизабет. – И сочная! А я думала – иллюзия… Как это у тебя получилось?
– Да вот как-то так. Не знаю, – честно признаюсь. – Такой вот побочный эффект.
А что ещё можно сказать?
К тому же, стоит мне представить, какими глазами дорогой дон взглянет на преображённую гостиную своей уважаемой матушки, затем выдержит многозначительную паузу и скажет: «Превосходно, дорогая донна…», да ещё с этакой хитрецой – хочется спрятаться под стол. Вот любит он поиронизировать в мой адрес, а ты потом гадай, то ли это похвала, то ли сарказм.
Лёгкое, будто оклик, прикосновение чужой мысли заставляет меня встрепенуться.
«Дорогая донна…
Вот помяни чёрта к ночи, а он уже тут! Даже не посмотрит, что день на дворе.
«Вынужден извиниться…»
Я едва не подпрыгиваю на месте. Глава? Извиняется?
«… но явлюсь к вам не один. И не только с доном Иглесиасом».
И умолкает, интриган.
Не успеваю я предупредить Элли о каком-то ещё неизвестном визитёре, как дверь гостиной распахивается, пропуская надменную даму, завёрнутую, несмотря на почти летнее тепло, в горностаевые меха. Донна Мирабель, собственной персоной! Небрежно сбросив палантин на ближайшее кресло, она явно собирается что-то сказать – причём, нелестное, судя по наметившейся в углу рта брезгливой морщинке – но вдруг замирает, широко раскрыв разноцветные глаза, обведённые по-египетски густо-чёрным.
– Что… что это такое?
Вслед за ней на территорию матриарха вступает мой дорогой свёкор. Прищурившись, окидывает матушкины покои беглым, но на самом-то деле всевидящим взглядом. Обрывает прямо с дверного косяка бело-розовый зонтик вьюнка, растирает пальцами, принюхивается. Разумеется, выдерживает паузу…
– Превосходно, дорогая донна.
Глава 17
Глава 17
Колючий взгляд дона Иглесиаса, шагнувшего в гостиную вслед за Главой, жалит не хуже кинжала.
– Ваша невестка увлекается наведением иллюзий, дон Теймур? Вот оно что!
И в этом брезгливо-скептическом «Вот оно что…» явственно зависает всё недосказанное. Дескать, а не захотелось ли дорогой донне, как лицу, приближённому к императо… к Главе Клана, тоже приобщиться, так сказать, к власти и попинать и без того поверженного врага? Ну, примчалась к ней за заступничеством малость поученная мужем девчонка,
Пытаетесь добить упавшего, дорогая донна? Как некрасиво…
Ох, этот недобрый и хорошо читаемый взгляд!
Разноцветные глаза моей свекрови зло суживаются. Ага. Уловила посыл. Сейчас взовьётся.
Но не тут-то было.
Дон Теймур небрежным жестом останавливает готовую сорваться с её губ гневную тираду. И, как ни в чём не бывало, поворачивается к гостю.
– Ошибаетесь, дон Хуан. Это не иллюзия.
Одобрительно поглядывая по сторонам, идёт прямиком к столу, к моховой кочке. Срывает и без тени колебаний пробует несколько ягод. Ещё одну давит в пальцах. Нарочито медленно оттирает белоснежным платком сок и демонстрирует присутствующим оставшееся, вполне реальное розоватое пятно с крапинками мякоти и семечек.
– И лучше бы вам оставить при себе всё, что вы собирались высказать, дон Хуан. И тебе, дорогая Белль, – припечатывает он. – Дабы после не сожалеть, не брать свои слова назад и не извиняться; для последнего у вас обоих и без того достаточно поводов.
Донна Мирабель вспыхивает, бросает на меня – не на мужа! – уничтожающий взгляд и величественно направляется ко второму свободному кресло. И вдруг замирает в ужасе. С кресла соседнего, прямо из-под небрежно сброшенной груды её драгоценных горностаев, выныривает парочка мышей-полёвок. С писком скатывается в траву, но не убегает прочь, а вскакивает на задние лапки и, лишь дождавшись целого выводка крошечных детишек, растворяется с ними в густых кущах. Остаётся лишь отдать должное выдержке «первой леди», не завизжавшей во весь голос.
Её супруг сжимает губы, сдерживая усмешку. Нервно взглянув на него, донна Мирабель оглядывается на кресло, убеждается, что больше подвохов нет, и с пунцовыми от негодования щеками всё-таки присаживается. Аккуратно. На краешек. Лицо её дышит гневом.
А я не к месту – хотя как знать, может, и очень вовремя – вспоминаю, как недавно меня чуть до обморока не напугало целое семейство летучих мышей, притаившихся под моей шляпкой в гардеробной. Едва до беды не дошло, много ли нужно глубоко беременной даме! Люся-Лусия долго потом отпаивала успокоительным чаем меня, а заодно и себя, каясь, что проглядела этакую-то страсть. Но я-то хорошо понимала: это не её недогляд.
Донна Мирабель, отвернувшись, яростно трёт щёку… да так и замирает, стараясь не поворачиваться ко мне правой стороной лица, как неопытная модель, которой фотограф, усадив в наиболее выигрышном ракурсе, строго-настрого приказал зафиксировать позу и держать. Лишь до побеления пальцев вцепилась в складки пышной юбки.
– Правильно ли я понял, что сие засилье дивной флоры – побочный эффект от концентрации, донна Иоанна? – как бы между прочим, вскользь, уточняет дон Теймур. – Остаётся гадать, сколько ещё чудных открытий вы нам готовите. Превосходно.