Первые
Шрифт:
В Лондоне Ковалевский познакомился с Герценом и стал частым гостем в его семье. Он давал уроки дочери Герцена, Оле. Ему случалось не раз беседовать с Александром Ивановичем. Герцен жадно ловил каждое слово о России, — он тосковал по родине, которую так нежно любил и от которой был навсегда оторван.
Только недавно Ковалевский вернулся в Петербург. Он увидел все ту же картину. Богатство и роскошь одних и нищету других. Народную необразованность, темноту и бесправие.
Ковалевский задумал открыть свое издательство, чтобы печатать книги, нужные
Ковалевский входит к Лаврову и, поздоровавшись, садится на диван. Он сидит молча, рассеянно глядя перед собой, и это так на него непохоже, — он всегда появляется с улыбкой, находит для каждого какие-то приветливые слова, — что Маша Михаэлис спрашивает:
— Вы чем-то расстроены, Володя?
Все смотрят на Ковалевского и замечают, что он действительно необычно бледен.
— Господа! Я только что узнал чрезвычайную новость. Узнал совсем случайно… — говорит Ковалевский. — Послезавтра, девятнадцатого, гражданская казнь над Чернышевским. Хотят сделать рано утром, чтобы никто не знал…
Все взволнованы и возмущены.
— Гражданская казнь над Чернышевским?! Мерзавцы! Как они посмели! Какой неслыханный позор для России! — восклицает Лавров.
— Хотят тайком, боятся беспорядков. И в газетах ничего нет…
— А мы все равно поднимем и университет, и Медицинскую академию.
— Надо побывать в книжной лавке на Невском. Там всегда много наших.
— Учитель! Как нам отомстить за тебя, и за Евгения, томящегося в ссылке, и за Стасика Волынского… Когда придет такое время?
Они вскоре стали расходиться, чтобы предупредить всех, кого можно, о том, что должно произойти послезавтра…
19 мая 1864 года. Раннее утро. Небо сплошь покрыто тучами. Моросит мелкий дождь.
На Мытнинской площади, как раз посредине, стоит черный помост с высоким черным столбом, в который ввинчено кольцо с цепью.
Вокруг помоста — стена солдат. Снуют городовые, пешие и конные жандармы. Площадь вся запружена народом. Здесь много студентов в блузах, молоденьких девушек, нарядных дам, мужчин в военном и штатском. Кое-где видны мастеровые в промасленных куртках.
Люди все подходят. Некоторые приезжают в экипажах. Все смотрят направо, чего-то ждут.
Вот из-за поворота показалась черная карета. По обе стороны ее конные жандармы с саблями наголо. Толпа задвигалась, зашумела. Многие бросились к карете.
— Назад!
Жандармы сомкнулись вокруг кареты.
— Смирно! — раздалась команда.
Карета подъехала к эшафоту. Из нее вышел худощавый светловолосый человек невысокого роста, в очках, с реденькой бородкой. Его сопровождали два дюжих молодца в черном. Это — палачи.
В толпе тихо переговариваются.
— Вот он! Как побледнел за это время!
— Два года уже в тюрьме, да еще в Алексеевском равелине!
— Но как всегда спокоен.
Человек взошел на помост. Толпа замерла.
— Снимите
— На кара-ул! — слышится в тишине команда.
Начинается чтение приговора. Полицейский чиновник читает быстро и невнятно. Доносятся лишь обрывки фраз.
«…Николая Чернышевского 35 лет…
…за злоумышление к ниспровержению существующего порядка… сослать в каторжную работу в рудниках на семь лет и затем поселить в Сибири навсегда…»
Сотни человеческих глаз смотрят на Чернышевского. Вот он — их учитель, друг. Он идет на каторгу!
Палачи ставят Чернышевского на колени и ломают над его головой шпагу, что должно означать «потерю чести». Потом поднимают его, подводят к столбу и заковывают руки в цепи. На грудь ему вешают черную доску с надписью: «Государственный преступник».
Он стоит прикованный к позорному столбу, скрестив руки на груди, простой и спокойный.
Дождь усилился. Чернышевский без фуражки. Струйки стекают по его лицу.
В толпе мужчины тоже не надевают фуражек. Взволнованные лица молодежи. Глаза женщин полные слез. И тишина, напряженная тишина…
Вдруг в толпе происходит движение. Тоненькая девушка с длинными косами стремительно бросается к эшафоту. Это Маша Михаэлис. Она пробралась сквозь стену жандармов и солдат. Она достает из-под пелерины букет алых роз.
— До свидания, учитель! — говорит Маша и кидает к ногам Чернышевского цветы.
Тишина взрывается. Несутся возгласы:
— Мы вас не забудем!
— Мы знаем, что делать!
Жандармы бросаются в толпу. Народ волнуется. Машу пытаются спрятать. Поздно! Жандармы хватают ее и увозят.
Пошел сильный дождь, но никто не уходит. Позорная «гражданская казнь» окончена. С Чернышевского снимают цепи и ведут его к карете. Народ бросается к Чернышевскому. Взявшись за руки, жандармы становятся цепью, пытаясь сдержать толпу.
Высокая голубоглазая девушка со светлыми волосами, в шапочке скользнула между жандармами к эшафоту. Она дотянулась до одной из рассыпанных по помосту роз, схватила и, спрятав ее на груди, смешалась с толпой.
Цепь жандармов смята. Люди окружают карету. Слышны голоса:
— Прощай, друг народа!
— До свидания, Чернышевский!
Лошади трогаются шагом. Люди бегут рядом. Машут платками, фуражками.
— Рысью! — командует жандармский офицер.
Карета скрывается за поворотом.
Высокая девушка в шапочке быстро идет по улицам. Вот она подошла к дому № 15 на Васильевском острове в 1-й линии. Это собственный дом Шубертов, обрусевших немцев, в роду которых известные ученые и военные. Девушка обошла парадный ход и тихонько постучала с черного. Ей сейчас же открыла старушка в темном платье, — видно, няня.