Первые
Шрифт:
Ростова, даже сжав стаканчик с кофе в руке, заразно зевала и не спешила заводить беседы. Обычно ее речевой поток не остановить, а сегодня молчит, иногда выдавая недовольные фразы.
— Что там с вашим ужином? Познакомилась с семьей Димаса? — каждый вопрос сопровождается смачным зевком. Инна водит ручкой по обложке тетради и не слышит, как переговариваются наши одногруппники о том самом чате. Все-таки мордобой с букетом не остался незамеченным…
— Ничего. Я не готова к знакомству, — ворчу, прикусывая щеку изнутри. Дима, видимо, не подумал хорошо прежде, чем оповестить своих родных обо мне. Нет, это нормально. Знакомиться с мамами и папами, но… Мы встречаемся
— Так ему и сказала?
— Нет, — качаю головой, вспоминая свое блеяние около дома, — сказала, что устала.
— Почему? Не хочешь знакомиться с его мамой? — Инна удивленно округляет глаза и прерывает свои манипуляции с ручкой. — Мне кажется, она очень милая, раз сын такой обходительный, — я увожу взгляд на свои напряженно согнутые пальцы и пожимаю плечами.
Дима, правда, очень хороший. Он не грубит. Открыто проявляет свои эмоции. По нему всегда видно, в каком он настроении. Шумов не умеет притворяться. Выдает все сразу. Хочет познакомить с мамой, значит, так чувствует и уверен в себе, а я… Я не хочу, но сказать ему об этом открыто не могу. Боюсь обидеть. Не нахожу достойного ответа для Ростовой. Отвлекаюсь лекцией, не слыша преподавателя. Время, будто на зло, тянется, и я выдыхаю, когда мы с Инной оказываемся в коридоре у окна. Желание учиться в университете преобразовывается в другое — спрятаться ото всех подальше. Теперь идея вернуться в город кажется мне ошибкой…
— У меня день рождения в выходные, — без радости говорит Ростова, — ты же придешь?
— Конечно, а ты почему такая не веселая? Твой праздник, — улыбаюсь ей, но Инна лишь отмахивается.
— Родители решили все за меня. Где. С кем. Когда. Я в бешенстве, понимаешь?! — подруга сжимает кулаки, во взгляде полыхает ярость, но она вдруг широко распахивает глаза, глядя мне за спину. — Это, конечно, что-то…
— Что там? — я поворачиваюсь и замираю. В нашу сторону идет Маршал. В его руках букет роз. Ярких. Алых. Еще больше, чем вчерашний. У меня в голове начинает гудеть. Голоса студентов трансформируются в невнятное шуршание. Сердце заходится в очередной попытке перекачать кровь. Перед глазами мутнеет.
Он издевается надо мной?!
— Лиз, — Антон вручает мне букет под дружное улюлюканье со стороны, — поговорим?
Сжимаю увесистый букет. Отрицательно качаю головой. Хочется стать невидимкой, но остатки гордости вопят внутри, заставляя задрать нос выше и столкнуться с карими омутами напротив.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, — выговариваю на удивление уверенно и четко. Пока Маршал не успел ничего сказать, круто разворачиваюсь на носочках, иду вперед, выбрасываю букет в мусорное ведро у одной из дверей в аудиторию и сворачиваю к лестничному пролету. Пара медленных шагов, чтобы скрыться от посторонних глаз, и вот я уже бегу по ступенькам вниз. Вроде букета в руках нет, а тяжесть в теле такая, будто я с десяток подобных тащу на себе.
Влетаю в уборную и сразу подставляю полыхающее лицо под струю холодной воды. Зажмуриваю глаза, позволяя прохладе расползаться от лица дальше по организму. Стою так, пока зубы не начинают стучать друг о друга. Выключаю воду. Пялюсь на свое отражение, отрицая происходящее. Нет. Я не буду его слушать. И букеты принимать! К черту все! Все в прошлом!
Привожу себя в порядок и, настроившись, выхожу из уборной, но меня тут же припечатывают к стенке. Кристина толкает меня обратно и преграждает путь. Чудесно…
— Что тебе нужно?
— Не подходи к нему поняла?! — лицо Крис искажается. Становится
— Я и не подхожу, — оскаливаюсь в ответ, но та не унимается. Ступает вперед, прищуривается и давит удушающей энергетикой. Впечатление такое, будто ее пропитали ядовитыми парами, которые заражают все вокруг.
— Антон ни за кем не бегает просто так, но тебе ли это не знать, да? Скажи, Кирьянова, приятно было окунуться в дерьмо? — злорадно улыбается, наклоняясь к моему уху. Приторный аромат парфюма забивает ноздри и через мое сопротивление проникает-таки в легкие. — Самое ужасное для тебя, знаешь что?
— Что?
— Я снимала видео. Я помогала ему. И ко мне он потом пришел. Спросишь, почему?
— Почему же?
— Наигрался, Кирьянова. Ты — всего лишь игрушка, забава, пустое место. И всегда им будешь. Бедная. Маленькая. Брошенная всеми девочка.
14
— У нас более-менее дружный состав, — Аристарх заканчивает поход по залу, где он бог и судья в одном флаконе, останавливается около ринга, упирается локтями в канаты и улыбается, — Ванька тебя охарактеризовал, как упертого парня, — усмехаюсь, — но агрессивного. — Пожимаю плечами, стараясь не принимать близко к сердцу слова Лабука. В последнее время справляться с собой все сложнее. Меня потрошит изнутри. Ощущение, будто кто-то включает мясорубку и кидает в нее внутренние органы. Херачит их в фарш, восстанавливает структуру и форму, а после принимается заново подготавливать мягкие ткани к механической обработке.
Ломка нешуточная, и привычные действия уже не помогают. Никотин травит. От одного запаха алкоголя появляется рвотный рефлекс. Дома практически не нахожусь. Только ночую. Тихо прихожу и ухожу точно так же. Слова матери не дают покоя. Впиваются острыми лезвиями в сердечную мышцу и выпускают из организма всю кровь. Превращают, сука, в мумию. Не единого признака жизни. Лишь желание поговорить с Лизой усиливается. Каждый ее отказ мотивирует биться яростнее в закрытую дверь. Да, я готов голову раздолбить, чтобы получить от нее хоть какую-то эмоцию, но не чертов игнор!
Когда вижу рядом с ней того пацана, с меня, словно кожу снимают. Это ведь МОЯ Лиза! МОЯ! Не его, а МОЯ! Но она с улыбкой садится в задрыпаную тачку, дает ему себя целовать и трогать, а я стою с лепестками пионов в зубах и ничего не могу сделать, потому что отпугну ее от себя еще больше. Все варианты подкатов к Кирьяновой разбиваются в пух и прах о острые грани действительности. Я налажал… Я дико налажал… По-крупному. И не знаю, что сделать, чтобы она меня хотя бы выслушала. Мой хитро сделанный мозг не находит ни одного верного решения. Не получится с Лизой, как с другими. Я ее доверие просрал. Вырвал с корнем. Сейчас она делает то же самое с моим самолюбием. Методично втаптывает его в грязь. Публично… Как у нас принято…
И я сжимаю зубы, когда очередной букет летит в мусорное ведро. Плевать. Не в нем дело.
— Так не пойдет, Антон, — прерывает мои хаотичные удары по груше Аристарх Валентинович, — остановись, говорю, — буквально оттягивает меня от «соперника» и тяжело вздыхает. — Восстанавливай дыхание и слушай, — обходит грушу, потирает подбородок.
Седой уже мужик. Но энергетически заряженный. Мои беснующиеся черти от чего-то прислушиваются к его командам.
— Что не так делаю? — сиплю, облизывая сухие губы. Пот по телу градом. Выжимаю из себя максимум, чтобы свести к нулю вероятность срыва.