Первый блицкриг. Август 1914
Шрифт:
Перед нами типичный геополитический конфликт, когда ни одна из сторон не может достигнуть своих внешнеполитических целей без подавления другой. Такой конфликт не вел фатально к войне: Япония могла не решиться на чрезвычайно рискованное нападение. В этом случае она осталась бы второразрядной державой.
Стремление Японской империи к активной внешней политике (обусловленное логикой борьбы за источники сырья и рынки сбыта) спровоцировало развитие конфликта и переход его в военную стадию. Заметим, что, несмотря на всю ожесточенность боевых действий на море и на суше, война рассматривалась обеими сторонами как ограниченная. Ни для
Итак, в случае русско-японской войны стороны действовали в соответствии со своими геополитическими интересами. Возникший конфликт они решили в форме ограниченной войны.
В Первой Мировой войне стороны действуют если не прямо вразрез собственным интересам (Германия, Австро-Венгрия), то во всяком случае «перпендикулярно» им (Россия). Результат разрешения возникшего конфликта — всеобщая война и крушение цивилизации. Разумно предположить, что этот конфликт вообще не имел геополитической природы.
Ортодоксальный марксизм, объясняющий происхождение Великой Войны экономическими причинами — прежде всего острейшей конкурентной борьбой между Германией и Великобританией, вероятно, ближе к истине, нежели геополитическая концепция. Во всяком случае, британо-германское экономическое соперничество действительно имело место. Резкий рост промышленного производства в Германии (при сравнительно низкой стоимости рабочей силы) серьезно подорвал позиции «мастерской мира» на рынках и вынудил правительство Великобритании перейти к протекционистской торговой политике. Поскольку преференционные тарифы для стран Британской империи (идея Джозефа Чемберлена) провести через парламент не удалось, протекционизм привел к заметному увеличению «транспортного сопротивления» империи. Это не могло не повлиять на состояние финансово-кредитной мировой системы с центром в Лондоне и опосредованно — на мировую систему торговли. Между тем именно положение «мирового перевозчика» обеспечивало Великобритании экономическое процветание и политическую стабильность.
На рубеже веков Германия переходит к строительству огромного военного и гражданского флота. Пользуясь поддержкой со стороны государства, крупнейшие немецкие судоходные компании (ГАПАГ и «Норддойчланд Лайн») выходят на первое место в мире по суммарному тоннажу судов водоизмещением более 5000 тонн. Суда этих компаний последовательно завоевывают самый престижный в торговом судоходстве приз — Голубую ленту Атлантики. Речь идет, следовательно, о самой основе экономического и политического могущества Великобритании — о «владении морем».
Экономическое содержание структурного конфликта, приведшего к Первой Мировой войне, очевидно. Увы, именно в данном случае динамика экономических показателей выступает лишь отражением более глубоких социальных процессов. В конечном счете Великобритания заплатила за участие в войне цену, неизмеримо превышающую все реальные или надуманные потери от немецкой конкуренции. За четыре военных года мировые финансово-кредитные потоки, ранее замыкавшиеся на лондонское Сити, переориентировались на Уолл-стрит. Следствием стало быстрое перетекание английских капиталов за океан. Великобритания начала войну мировым кредитором.
Разумеется, финансовые круги в Великобритании прекрасно оценили ситуацию и выступили в 1914 году против вступления страны в войну. (Равным образом, категорическими противниками войны были германские промышленники.) Иными словами, легенда о «заговоре банкиров против мира» не выдерживает критики. Вообще, обосновывать неограниченную войну торговыми, финансовыми или иными деловыми причинами — не слишком серьезно…
«Вещи, которые поважнее мира и пострашнее войны», редко обусловлены меркантильными причинами и обычно определяются психологией масс, то есть — в рамках воззрений К. Юнга — носят архетипический характер. Ожесточенность, с которой сражались народы, указывает на то, что речь шла не о деньгах, не о сравнительно ничтожных территориальных приобретениях, не о политическом престиже. Так защищают свой очаг, свой образ жизни, свою культуру.
Колоссальные успехи цивилизации в XIX столетии были прежде всего успехами Великобритании, «мастерской мира». Во всей английской литературе викторианской эпохи подчеркивается невозмутимая гордость англичанина своим отечеством.
Но «владеющий преимуществом обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества». И нелегко осознать эту обязанность — снова и снова рисковать кораблями, людьми, честью, судьбой народа — для того, чтобы только сохранить достоинство, гордость, цивилизационный приоритет.
Германия за вторую половину XIX века превратилась из конгломерата третьестепенных государств в сверхдержаву. Скорость ее экономического развития значительно превысила английские темпы. На рубеже веков немцы впервые почувствовали себя великой нацией с великим будущим.
Таким образом, в качестве основного вопроса войны выступает вопрос о цивилизационном приоритете — о праве на лидерство, по сути о владении миром. (Разумеется, здесь «владение» следует понимать, не как оккупацию, а, скорее, в духовном смысле. Некогда Сатана показал Христу «все царства земные» и сказал: «Поклонись мне, и ты будешь владеть ими». Разговаривая с Сыном Божьим, Князь Тьмы тоже не имел в виду «чечевичную похлебку» завоевания.)
Конфликт дополнительно усугублялся тем, что Британская и Германская империи принадлежали к разным цивилизациям.
Это утверждение выглядит достаточно неожиданным, однако его подтверждает весь ход войны. В конце концов, как было показано А. Тойнби, именно межцивилизационные конфликты отличаются максимальной ожесточенностью.
Когда речь идет о судьбе того уникального транслятора между информационным пространством и Реальностью, который мы называем своей цивилизацией, никакая цена не кажется чрезмерной.
Исследуя семиотическую культуру Третьего рейха, Бержье и Понель пришли к выводу о ее магическом характере. Под маской машинной, рационалистической, западной цивилизации таилась совершенно иная — чуждая нам — структура. Интуитивно ощущая это, многие авторы связывали германский фашизм со средневековьем. Однако это не более чем упрощение, попытка найти подходящее слово для обозначения объекта, у которого нет и не может быть имени. Таким же упрощением является и формула Бержье: нацизм есть магия плюс танковые дивизии.