Первый человек в Риме. Том 1
Шрифт:
В толпе, что сопровождала Квинта Гавия Мирто за город к месту сожжения, брел Сулла – с поднятой головой и сухими глазами. Бросил свой букет в бушующий огонь и сам заплатил владельцу похоронного бюро.
Но потом, когда его отец опять напился до бесчувствия, а его несчастная сестра как умела прибралась в комнате, где они жили втроем, Сулла сел в углу и, почти не веря случившемуся, пытался осмыслить нежданно свалившееся на него сокровище. Квинт Гавий Мирто распорядился по поводу своей смерти так же четко и ясно, как и прожил жизнь: его завещание было зарегистрировано и сдано на хранение весталкам.
Сулла плакал: его ближайший и единственный друг ушел. Но каждый день, взглянув на библиотеку Мирто – он будет вспоминать учителя.
– Когда-нибудь, Квинт Гавий, – произнес он сквозь рыдания, – я найду утраченные работы Аристотеля.
Недолго он радовался книгам и модели. Однажды он пришел домой и обнаружил, что в углу, где лежал его соломенный тюфяк, нет ничего, кроме самого тюфяка. Его отец продал сокровища Квинта Гавия Мирто, чтобы купить вина. Первый и последний раз Сулла был близок к тому, чтобы стать отцеубийцей. К счастью, сестра встала между ними.
Вскоре после того сестра вышла замуж за своего Нония и уехала с ним в Пицен. Что касается Суллы – он не забудет и не простит отцу обиды. В конце жизни, владея тысячами книг и полусотней моделей Вселенной, он все еще будет помнить о потерянной библиотеке Квинта Гавия Мирто, о своей утрате.
Сулле удалось отвлечься и он снова перенесся в сегодня, к крикливо размалеванной скульптуре Аполлона и Дафны. Когда его взгляд соскользнул с них и наткнулся на еще более отвратительную статую Персея, держащего голову Горгоны, он вскочил, чувствуя, что готов иметь дело со Стихом. Сулла прошел по саду к кабинету, который обычно предназначался исключительно для главы семьи, и был отдан в распоряжение Суллы лишь потому, что тот был единственным в доме мужчиной.
Войдя в таблинум, Сулла замер на пороге кабинета: прыщавый недоносок набивал себе рот засахаренным инжиром, тыча при этом липкие грязные пальцы в свитки, столь долго собираемые и любовно разложенные по полкам.
– Ой! – взвизгнул Стих, отдергивая руки при виде Суллы.
– К счастью, ты слишком глуп, чтобы читать, – сказал Сулла и щелкнул пальцами. – Сюда, – позвал он слугу в дверях, смазливого грека, не стоившего и десятой доли дикой суммы, заплаченной за него Клитумной. – Возьми таз с водой и чистую тряпку и вытри грязь за господином Стихом.
Мрачно следя за Стихом, пытавшимся вытереть липкие пальцы о свою дорогую тунику, он сказал этому ничтожеству:
– Выбрось из головы, что найдешь у меня запасец книжонок с грязными картинками. У меня таких нет. Они не нужны мне. Эти книжки для тех, кто не может быть полноценным мужчиной. Для таких как ты, Стих.
– Когда-нибудь, – сказал Стих, – этот дом и все, что есть в нем, станет моим. Тогда ты не будешь таким самодовольным.
– Надеюсь, ты приносишь богам большие жертвы, чтобы отсрочить этот день, Луций Гавий. Потому что он, думаю, станет твоим последним днем. Если бы не Клитумна, я изрезал бы тебя на мелкие кусочки и скормил бы псам.
Стих, оценил, как бугрится тога на плечах Суллы. Суллу он не боялся, ибо слишком долго
– Ах, ох, какие мы сегодня важные! Прямо римский патриций с головы до пят! Присутствовали на приведении к присяге консулов? Смешно! Твое происхождение куда позорней моего…
Сулла вытащил Стиха из кресла и схватил за горло, пальцем прижав ему челюсть так, что жертва не могла даже вскрикнуть. Стих набрал полную грудь воздуха, но увидел выражение лица Суллы и не стал кричать.
– Мое происхождение, – тихо, даже ласково произнес Сулла, – тебя не касается. А сейчас – убирайся из моей комнаты.
– Не всегда ей быть твоею, – выдавил из себя Стих, ретируясь и чуть не столкнувшись в дверях с возвращающимся рабом, который нес таз с водой и тряпку.
– Можешь на это не рассчитывать, – крикнул вдогонку Сулла.
Дорогостоящий раб боком вошел в комнату, стараясь быть незаметным. Сулла угрюмо оглядел его с головы до пят.
– Ну ты, цветочек, вычисти это, – сказал он и пошел искать женщин.
Стих опередил его. Клитумна заперлась с племянником и просила ее не беспокоить, как виновато передал Сулле управляющий. Поэтому Сулла прошел вдоль колоннады, окружавшей сад, в комнаты, где жила его любовница Никополис. Там вкусно пахло из кухни, расположенной в дальнем конце сада, по соседству с ванной и уборной. Дом Клитумны, как и большинство домов в Палатине, был подсоединен к водопроводу и канализации, что избавляло слуг от необходимости носить воду из источника и выносить содержимое ночных горшков к ближайшему общественному туалету или к сточной канаве.
– Знаешь, Луций Корнелий, – сказала Никополис, отложив свое вышивание, – было бы куда лучше, если бы ты хоть иногда отбрасывал свою заносчивость.
Он сел на удобное ложе, кутаясь в тогу – в комнате было прохладно. Симпатичная веселая служанка по прозвищу Бити сняла с него зимнюю обувь. Родом из лесной глуши Битинии, девушка имела непроизносимое имя. Клитумна недорого купила ее у своего племянника и нежданно приобрела настоящее сокровище. Закончив расшнуровывать обувь, Бити вышла из комнаты, тотчас вернувшись с парой теплых толстых носков, и заботливо надела их на безупречно белоснежные ноги Суллы.
– Спасибо, Бити, – улыбнулся он и, протянув руку, взъерошил ей волосы.
Она сильно покраснела. «Забавное маленькое существо», – подумал он с удивившей его самого нежностью и только потом осознал, что она напоминает ему о другой девушке. Юлилла…
– Что ты имеешь в виду? – спросил он Никополис, которая как всегда казалось не замечала холода.
– Какого черта этот жадный гаденыш должен все унаследовать, когда Клитумна отправится к своим сомнительным предкам?! Дорогой мой Луций Корнелий, если бы ты хоть частично сменил тактику, она оставила бы все тебе. А у нее есть, что оставить, поверь мне!