Первый человек
Шрифт:
— Его надо разыскать, и как можно скорее.
В глубине комнаты стоял серый металлический шкаф, его дверь была открыта. На верхней полке стояли в ряд пузырьки и коробки с медикаментами. Этикетки на них выцвели от времени, но названия можно было прочесть. Растворы хлорала, ларгактила, галоперидола, лепонекса. От шкафа пахло аптекой и пылью. На нижней полке — электроприборы с клубками проводов. Эти клубки завершались на концах букетами резиновых или силиконовых присосок, которые лопнули от времени и стали похожи на цветы с испачканными грязью лепестками.
— Они же совсем древние, эти аппараты! — воскликнул Бессур. — Похожи на радио пятидесятых
— Должно быть, в то время он уже не играл роль ученика чародея, — проворчал де Пальма. — Но в любом случае он должен был держать здесь и то, что осталось от прежнего периода. Эти вещи стоят целое состояние.
На средней полке стоял ряд белых фарфоровых банок. На каждую наклеен кусок лейкопластыря с написанным на нем названием. Айяуаска [50] , ибога [51] , пейотль [52] , каннабис [53] , псилоцибе полуланцетовидная [54] , псилоцибе кубинский [55] .
50
Айяуаска — южноамериканская лиана.
51
Ибога — африканский куст.
52
Пейотль — южноамериканский кактус.
53
Каннабис — наркотическая конопля.
54
Псилоцибе полуланцетовидная — гриб из рода псилоцибе, содержит галлюциногенные вещества.
55
Псилоцибе кубинский — другой галлюциногенный гриб из этого же рода, впервые был обнаружен на Кубе.
Бессур поднял крышки, заглянул внутрь и разочарованно сказал:
— Сушеные листья и грибы.
— Все это галлюциногены, — объяснил де Пальма. — Одни известны широко, другие меньше. Самые естественные и самые древние галлюциногены в мире.
— Ты думаешь, доктор накачивался этим между сеансами электрошока? — пошутил Бессур.
Де Пальма не оценил его юмор.
— Кайоль, должно быть, давал их больным перед электрошоком или после него, — объяснил он. — А может быть, сочетал то и другое.
— Это просто чудовищно!
— Тогда психиатры исследовали новые пути. Это были семидесятые годы, время ЛСД и кислот. Кайоль всего лишь человек своего времени. Он ставил опыты и доводил свой эксперимент до логического конца. Несомненно, он считал, что это полезно для его пациентов.
Бессур поднял глаза. Тусклый свет неоновых ламп позволил увидеть тревогу на его лице: Карим двигался наугад по совершенно неизвестной ему территории. Вдруг он произнес:
— На нижней полке не хватает коробок!
Клевой стене был пристроен деревянный шкаф. Бессур дернул за ручку двери, но она была заперта на ключ и не поддалась.
— Что будем делать, Барон?
— Открывать! — ответил де Пальма
Внутри на полке-доске стояли в ряд по алфавиту ящики с картотеками. Три ящика были поставлены на самое видное место — в верхнем левом углу. Де Пальма достал первый из них и перелистал содержимое.
— Это одна из медицинских карт Отрана. Несомненно, самая полная с начала лечения. Кайоль отметил даже самые первые дозы ларгактила, — заметил он.
Майор провел пальцами по листам, как по клавишам аккордеона, и наконец остановился на пачке бумаг, касавшихся лечения Отрана в Виль-Эвраре. Несколько отчетов о состоянии больного были сложены в одну прозрачную папку.
Бессур вынул третий ящик и перенес его на стол, стоявший недалеко от кровати.
— Здесь есть фотографии!
Он наклонился, чтобы рассмотреть снимок поближе, потом оттолкнул его и признался:
— У меня от такого поджилки трясутся.
Фотография была черно-белая, сделанная в этой лаборатории. Отран лежал на кровати, и к его обритой голове были прикреплены электроды.
История болезни, составленная Кайолем, охватывала первые годы психиатрического лечения Отрана — с одиннадцати лет до совершеннолетия. Это была жуткая хроника безумия.
В первый раз Тома Отран был отправлен в больницу принудительно после очень жестокой драки в школе, где учились дети из квартала Мазарг. Мальчика положили в отделение доктора Кайоля, дали ему огромные дозы успокоительного и обездвижили на целую ночь.
— Что у них значит «обездвижить»? — поинтересовался Бессур.
— Держать в смирительной рубашке или привязать ремнями к кровати.
Бессур сморщился от отвращения.
— Он был опасен, Карим! Крайне опасен для себя и для других.
— Да, но все-таки это был ребенок! Всего одиннадцать лет!
— Это были шестидесятые годы. В то время психиатрические лечебницы были похожи на тюрьмы. Если человек не шел по указанной дорожке, персонал силой заставлял его это делать.
— С тех пор стало иначе?
— В психушках да, в каталажках нет.
Бессур поставил на стол второй ящик из трех.
После смерти отца Отран опять оказался в психиатрической лечебнице. И вернулся оттуда только в 1972 году, на первый взгляд здоровым. Доктор Кайоль поставил ему диагноз «юношеская шизофрения».
1972 год — это время, когда началось разделение психиатрических больниц на сектора. Общество было настроено против психиатров. Больных стали выпускать, и лечебницы опустели. Свободу психически больным! А общество обязано относиться к ним достойно. Но общество не отнеслось к ним достойно: начались разговоры о том, что на свободу выпускают убийц. Хотя такие случаи, как Отран, встречаются очень редко — один человек за десять лет, не больше. Всего один случай за все годы службы Барона в уголовном розыске.
Бессур смотрел на де Пальму, который полностью погрузился в чтение медицинской карты. Он знал майора уже несколько лет, но еще ни разу не видел его таким.
— Можно задать тебе вопрос?
— Я тебя слушаю, сынок.
— Как получилось, что ты так хорошо знаешь психиатрию?
— Мне приходилось иметь с ней дело много раз за мою жизнь. Это оставляет следы в памяти.
— Это были дела по работе или личные?
— И то и другое, сынок.
Бессур пожалел, что задал эти вопросы: после них настроение у Барона стало какое-то странное, а лицо сделалось суровым и мрачным, как катафалк.