Первый день Вечности
Шрифт:
Ольга крепко держала его за руку. Она стала совсем живой, а вот он, похоже, уплывал, таял, истончался.
— Андрей, не засыпай, — просила она его. — Не уходи, осталось совсем немного!
Вокруг них мелькали размытые Ольгиными слезами картинки прошлого… именно так, как тогда она видела всё окружающее. Речи, гроб, толпы народа, ревущая взахлёб Оксанка, Светка с Викой — глаза у них сухие. Но у Светки они горят упрямым мрачным огнём, отчего её Данила немного побаивается обращаться к ней. А Вика стоит прямо и смотрит на гроб внимательно
"Зачем мне смотреть Ольгины воспоминания? — вяло подумал он. — Этого уже не было при мне… и это совсем неинтересно… если не считать того, что мне по-прежнему жаль молодых и глупых ребят. Всех. Вот, что, наверное, приходит только со смертью — жалость и любовь. Ко всем живым. Ко всем, кто ещё дышит… какими бы они ни были. Поскольку только отсюда видно, как прекрасен этот мир и как глупо и жалко тратить его на ненависть, на злобу, на бессмысленное упрямство…"
— Андрей, мы почти прибыли, — сказала Ольга.
Они сидели в такси… когда-то и сейчас. Одновременно — живые и преисполненные любовью друг к другу (он, за несколько месяцев до смерти; она — за десять с лишним лет до неё)… и нынешние, незримые и безмолвные для живых. За окнами всё ещё шёл дождь и весёлый таксист включил обогреватель.
— Слышь, я заправлюсь, это быстро! — он выскочил из машины, оставив в колонках "Шугу" бодрящейся в печали Глюкозы, и запрыгал по лужам к заветному окошку.
— Отогрелась? — спросил Андрей, улыбаясь. Самому ему было жарко.
— Угу.
— Вот и славно… хорошо, что мы до дождя успели, а то бы мокли сейчас на кладбище у могилы твоей бабушки.
— Мне сегодня Ирка звонила. — вдруг сказала Ольга. — Ты её не знаешь… учились вместе. Она замуж вышла… радостная вся такая… а ты мне даже обещать не можешь, что хоть когда-нибудь…
"…на часах уже домой,
ключи звенят в кармане,
ты во мне, а я в тебе,
как опий в наркомане…
улетай…" -
— пела смешная и грустная кукла с косичками, а мультяшный доберман сидел у её ног, значительный и безмолвный, как охранник…
Андрей стиснул зубы от стыда и отвращения к самому себе.
Умерший, уже практически ушедший навсегда, он испытал те же чувства. В отчаянной попытке хоть как-то исправить всё, избавиться от происходящего, он обнял Ольгу… и в прошлом и в настоящем, и ныне, и присно, и вовеки веков.
— Помнишь, ты говорила, что боишься — жить после смерти? — прошептал он десять лет назад в розовое тёплое ухо.
— Там мне, наверное, будет одиноко… а вдруг я не туда попаду? — тихо, по детски жалобно, сказала она.
— Говорят, что у границы света и тьмы, человека встречает кто-то из
— Это будешь ты, правда? — радостно пискнула она и вдруг жарко покраснела, спрятав лицо у него на груди. — Ну… если ты первый… уйдёшь, бросишь меня одну… — шмыгая носом, пробубнила она ему в шарф.
— Да. Я тебе обещаю, что встречу тебя, даже если ты будешь старушкой, которая сменила пятерых мужей. Хорошо? Я клянусь, что встречу тебя… я…
Она повернулась, чтобы поцеловать его.
И сейчас, уже почти освободившись от всего земного, последними усилиями удерживаясь от того, чтобы вместе с ней шагнуть туда, где были лишь свет, любовь и новая жизнь, он услышал от неё:
— Спасибо, любимый мой!
Всё пришло в норму.
И увидели они новое небо и новую землю. Ибо старое — прошло.
Из книги Яны Полозовой "Прямой эфир: хроника захвата в диалогах горожан и документах"
(Екатеринбург, кафе "Жемчужина", сдвинуты вместе два столика)
— А потом?
— Ну, они с Басовым… погоди, под грибочки я сейчас налью… вот… Ну, они все тут начали…
— Хватит-хватит!
— По половиночке… ладно? А то окосеем…
— Угу… И что?
— Значит, пацаны эти, солдатики, стали их переводить в студию, где прямой эфир.
— А Басов что?
— А что Басов? Сумку здоровенную тащил. Там еда, водочка, закуска какая-то… потом Кешка, чудак на букву "м", упорно намекал, что, мол, Басов специально всё это организовал… сам, представляешь?! Мол, с целью самопиара подговорил бойцов на подвиг самопожертвования!
— Я вас умоляю, давайте о Кешке и его новостях не будем говорить! Мы же за столом!
(смех)
— Слушай, а ты что, в натуре, ничего не видел?
— Мужики, я же говорил… только я с самолёта выхожу, а мне Жанка сходу выдаёт — так, мол, и так…
— Как там, кстати, на Кубе отдохнулось?
— Да нормально там, — пальмы, негры… телевизора и сервиса — никакого. Дальше-то что?
— А дальше — сплошные непонятки. Слушай, нас всех уверяли, что солдат было шестеро, понял? А по кадрам, по передаче, их только пятерых насчитали. Никто толком не знает — то ли один где-то на телекомпании затаился, то ли, вообще, с пацанами не пошёл и сейчас где-нибудь в бегах.
— У нас в п-полку…
— Вжику не наливайте больше! Вжик! Слышишь, Вжик?
— Нормально я… уф-ф-ф… чё ты, как этот?..
— Сахарович, ты там давай, свистни эту девочку… пусть она — чай, кофе…
— Мужики, не томите… и что?
— Они пошли все в студию и там пацан… Малый… в общем, Малый притащил коробку. Там, по идее, динамит, понял? Но, может, и нету. Расселись, водку открыли, и тут Басов говорит, мол, давайте, мужики… в кои-то веки такая возможность представится… поговорим по душам? Ну, типа, один хрен, помирать, так, хоть, перед смертью наговориться на весь Ёбург!