Первый эйдос

Емец Дмитрий Александрович

Ромасюсик, успевший извлечь из карманов руки, перестал трогать бумажки на столе у Улиты. Губы из жевательной резинки растянулись в самую сладкую улыбку мироздания.

– Фантастично! Но меня ничему не учили! За год я не видел ни одной книги. Понимаете?

– Порой знания вливаются незаметно, как яд, без учителей и зубрежки, – заметил Арей.

– Я ничего не умею! – жалобно сказал Ромасюсик.

Его мармеладные глаза от испуга совсем засахарились. Арей же, точно издеваясь над ним, рассуждал:

– Тебе только так кажется! Скрытые навыки самые

опасные. Бомбе тоже можно внушить, что она пчелка, которой хочется сесть на красивую крышу Генерального штаба, просто чтобы погреться на солнышке. Меня больше интересует другое: был ли твой курс завершен к моменту, как ты утонул? При условии, что это милое событие не подстроили.

– Я утонул сам, – поспешно возразил Ромасюсик.

Арей пожал плечами.

– Ты и с крыши упал сам. Мрак умеет уважать свободу воли, – заметил он.

Ромасюсик стал накручивать волосы на палец. Его подбородок дрожал. Радостный волнистый попугайчик выглядел раздавленным собственной шоколадной сущностью.

– Знаю, – сказал шоколадный юноша. – Я слуга Тартара! Я отвратительный злой уродец.

– Отвратительный злой уродец – я. Попрошу не занимать мою экологическую нишу, – возмутился Чимоданов. Зудука, очень довольный шуткой хозяина, принялся стучать по полу.

Ната зажала уши.

– Чемодан, расслабься! Конкурс идиотов еще не объявляли. Призов тоже нет, – сказала она.

– Вихрова, «чемодан» – это ящик с ручкой, а моя фамилия Чимоданов! Попытайся запомнить!

Ната показала большой палец.

– Классная отмазка, Петя! Мама в садике научила, чтобы детишки не дразнили?

Осколки негромкого волнующего смеха разлетелись по приемной. Лишь секунду спустя Меф понял, что смеется Прасковья. Осторожная Дафна за рукав потянула Мефодия за кресло, и, оказалось, вовремя. От свечи на столе у Улиты прокатилась волна огня – клубящаяся, буйная. Все, чего касалось пламя, вспыхивало и превращалась в ничто. Пламя почти докатилось до визжащего Чимоданова, когда Арей погасил его, нетерпеливо махнув рукой.

Прасковья перестала смеяться. Мягко ступая, Улита подошла к месту, где некогда стоял ее стол, а теперь было образцово-показательное пепелище. Уцелела только большая печать мрака.

– Девушка! – сказала ведьма с психиатрической вкрадчивостью. – Учитесь властвовать собою. Это советую вам не я, а Пушкин. Не надо плакать, не надо смеяться. Если хотите посмеяться, говорите просто «хи-хи!», не размыкая губ. Мы вас поймем и оценим.

Лучше бы Улита промолчала. Прасковья сомкнула брови. Ведьма, синея, схватилась за сердце. Она судорожно пыталась сделать вдох, но не могла. На этот раз первым опомнился Меф. Он подбежал к Прасковье и, схватив ее за плечи, развернул к себе. Он сделал это довольно грубо, ожидая сопротивления, пламени, удара кинжалом – чего угодно, однако в его руках Прасковья повела себя неожиданно покорно. Ее лицо было теперь совсем близко. Раскосые глаза в упор смотрели на Мефодия. Углы рта чуть приподняты.

– Не делай так больше никогда! Слышишь? Никогда! – крикнул Меф.

Прасковья медленно

подняла руки и коснулась щек Мефодия. Ладони у воспитанницы Лигула оказались неожиданно горячими. Судя по их температуре, Прасковья вот-вот должна была скончаться от жара. Однако, судя по цветущему виду, это не входило в ее планы. Мефу чудилось, что через руки Прасковьи жар передается его коже и всему существу.

Ощущая себя сбитым с толку, Меф выпустил Прасковью и повернулся к Улите. Ведьма судорожно дышала и все никак не могла отдышаться.

– Дело не только в свече! – услышал Мефодий голос Арея. Кажется, мечник отвечал Чимоданову на его вопрос. – Эта девица – просто вулкан энергии. Земля, воздух, вода, огонь. Она лепит из стихий, как ты из глины. Ей нужен только источник.

– Она сильнее меня? – вклиниваясь в разговор, спросил Меф.

– Нет. Сильнее ты. Но она мобилизует свою энергию быстрее. Представь, у тебя огромная неповоротливая пешая армия, а у нее небольшой, но отлично подготовленный конный отряд, – негромко, чтобы не услышала воспитанница Лигула, отвечал Арей.

Мечник вернулся к Ромасюсику. Тот отнесся к пожару в резиденции мрака довольно спокойно. Только жалел, что много вещиц исчезло и их нельзя больше трогать.

– Как ты познакомился с Прасковьей, мой шоколадный друг? Признаться, эта часть твоей биографии занимает меня больше прочих, – спросил Арей.

– Это было фантастично!

– Позволь, эмоции я испытаю сам. Подробности!

– Два дня назад, когда я уже получил это тело, ко мне пришел горбатый карлик. Некоторое время он разглядывал меня, затем хмыкнул и сказал: «Завтра утром ты увидишь девушку. Она выросла в Тартаре, но теперь я собираюсь выпустить ее в человеческий мир. Ты ее раб. Если будешь служить хорошо – тебе со временем вернут твое тело и отпустят. Будешь служить плохо – лучше тебе не знать, что с тобой сделают. Человеческое воображение охватывает лишь физическую часть мучений!»

– И это все?

– Да. На другой день девушка действительно появилась. Ее сопровождал все тот же горбун. Он назвал мне ее имя, предупредил, что она никогда не говорит, и телепортировал нас сюда. «Стража, которого вы увидите, зовут Арей. Ты узнаешь его сразу. Громадный тупой костолом. Зоологический примитив». Ой, простите!

– Ничего, – сказал Арей. – Так уж повелось, что маленьким и горбатым все крупное обязательно кажется тупым… И зачем Лигул послал вас к зоологическому примитиву? Надеюсь, вам не приказано здесь остаться?

Задавая вопрос, он смотрел не на Ромасюсика, а на Прасковью.

– Нет, – поспешно сказал Ромасюсик. – Мы поселимся где-нибудь в городе. Нам приказано прибегать к вашей помощи, только если будут неприятности со златокрылыми или нам нужны будут уроки на… э-э… страшных боевых копьях, – Ромасюсик взглянул на чудом уцелевшую швабру Улиты.

– На копьях, это к валькириям, – переадресовал Арей.

При упоминании валькирий по бледному лицу Прасковьи пробежала судорога гнева. Ноздри расширились. Пол резиденции дрогнул.