Первый генералиссимус России
Шрифт:
Откатив подальше в степь, степняки вновь собрались в единый кулак и снова, подбадривая себя криком и визгом, понеслись черной лавой на русские полки. Но пушки с ружьями уже были заряжены. И лихих всадников ждал «горячий» прием.
Когда рассеялся дым, Шеин увидел удалявшиеся к окоему отряды степняков.
— Зарядить ружья, примкнуть багинеты, — приказал он солдатским полкам. — Вперед! В атаку!
И первым, обнажив свою шпагу, пошел впереди полков. Но к нему тут же подбежали его есаулы и, прикрывая его собой, решительно зашагали
Прикрываемые с правого фланга конницей донцов, с левого — драгунами и калмыками солдатские полки скорым шагом двинулись за отступающим противником. Орудия на колесах катили в атакующих рядах пехоты. Дошли до Кагальника, но степняки даже не подумали останавливаться. Дальнейшее их преследование Шеин посчитал бесполезным и дал команду о возвращении в лагерь.
Когда сочли вражеские трупы, то их оказалось без малого две тысячи. Потери же в полках и русской кавалерии исчислялись десятком убитых и раненых.
Поблагодарив служивых за ратный труд, Алексей Семенович сел за составление срочной депеши государю.
«Мой милостивый государь, — писал он четкой скорописью, не доверяя данного дела подьячим и дьяку, прикрепленным к его полкам, — спешу порадовать тебя новой викторией, учиненной над кубанцами. Они хотели испытать нас на прочность, да сами показали слабину против нашего оружия. С Божией помощью нами разбиты и отогнаны за Кагальник». И далее обстоятельно, со всеми подробностями, едва ли не поминутно, описал случившееся сражение.
Закончив депешу, прочел написанное. К собственному удивлению, оно понравилось. Перечел еще раз. «Вроде, написано складно…» И тут же поймал себя на мысли: «А не написать ли потомкам поучение о взятии Азова». Усмехнулся: «Почему и не написать. Чем я хуже Василия Голицына и иных прочих, писавших наставления по руководству боем, конными сторожами, станицами?.. Да ничем. Вот возьму и напишу».
Родившись, мысль уже не давала покоя. «Точно придется писать, — решил серьезно и окончательно. — Но сначала отправим депешу государю».
Депеша была отправлена, однако ответ на нее последовал только после прибытия Петра Алексеевича. Ему пришлось прервать поездку по странам Европы и срочно вернуться в Россию.
Нарушение царем прежних своих планов добра никому не сулило. Понимая это, Шеин еще до прибытия государя из-за заграницы, передав дела по строительству Таганрога своим помощникам, срочно вернулся в Москву.
«Лучше самому государя встретить, чем он за мной пришлет да на рандеву позовет, — решил главный генерал. — И вообще «семь бед — один ответ». А от ответа перед государем не убежишь, не спрячешься».
26 августа в Преображенском, куда прибыл Петр Алексеевич, минуя Москву, был объявлен прием. И родовитым и простолюдинам.
— Наверное, благодарности ждешь? — встретил ухмылкой Федор Ромодановский Шеина, спешащего в парадной одежде, а потому несколько запыхавшегося, на встречу с царем.
— Жду с государем встречи, — был дипломатичен
— Я — тоже… жду встречи, — оставил задиристый тон «князь-кесарь».
— Что ж, будем вдвоем ждать. Вдвоем — сподручнее…
Не успел Шеин окончить последнюю фразу, как из комнаты государя вышел веселоглазый, скалозубый Меншиков. Он был в форме сержанта Преображенского полка.
«На глазах растет», — отметил данное обстоятельство Шеин.
Меж тем Меншиков громогласно и торжественно произнес, что Петр Алексеевич желает видеть их обоих разом.
— Этот бес просто так скалиться при мне не станет, — успел шепнуть Ромодановский Шеину. — Хоть при государе, но опаску имеет. Значит, жди подвоха…
Петр Алексеевич, в простом кафтане зеленого сукна и, под цвет ему, оливковом камзоле, расслабленно восседал за небольшим столиком.
— Садитесь, бояре, — не дав вошедшим, как следует, поприветствовать себя и облобызать царственную руку, указал государь на широкую дубовую скамью напротив себя. — Хватит вам ползать у царских ног, подметая бородами полы. Будем отныне жить так, как живут в западных странах. Согласны?
— Согласны, согласны, — в разнобой закивали головами и бородами «князь-кесарь» и генералиссимус, присаживаясь на скамью.
— Раз согласны, — взял Петр Алексеевич со столика ножницы, — то подставляйте бороды. Начнем ныне с бород. Кто смелый?
Это было столь неожиданно, что и Шеин, и Ромодановский поначалу растерялись. Да что там растерялись — опешили, откачнувшись всем корпусом назад. Потом стали тупо смотреть друг на друга. Сначала — на лицо в целом, затем, сосредотачивая и фиксируя взгляд, на бороду — гордость русского человека.
Да и как было не смотреть на то, что из века в век возводилось властью и церковью едва ли не в главное достоинство русичей. Возьми любого великого князя — бородат, возьми любого царя — бородат! Про патриархов и говорить не стоит — у каждого борода чуть ли не до пояса! К тому же последние патриархи — Иоаким и Адриан — даже целые духовные трактаты о пользе бород написали, в проповедях с амвонов превозносили. И на тебе — в одно мгновение лишиться главного богатства и достоинства!..
Но вот оба, едва ли не разом, перевели взгляды на царя — не шутит ли?.. Шутник-то известный! С отроческих лет шуткует. То с потешными, то с царедворцами…
Царь, хоть и посверкивал насмешливо-весело лупатыми глазами, но явно не шутил. Обмирая, поняли: «Серьезно сказано».
— Так кто же первый? — пощелкивая ножницами и проявляя уже явное нетерпение, привстал Петр Алексеевич из-за стола. — Может, ты, Федор Юрьевич? Ты у нас человек смелый, ко всему привыкший…
Ромодановский вновь откачнулся, словно увидел перед собой не государя-батюшку, а дыбу в своей пыточной, с которой ему в этот раз самому знакомиться, а не других знакомить-веселить… Откачнулся и замер.