Первый из могикан
Шрифт:
– Принес, Барбосина? Давай сюда. Ну давай, давай, не упрямься… Что, нет? Ну тогда метай ты…
Двускелетный нелепо вздрыгивается, мотает башкой – и снаряд летит. О, он попал! Нож-пила косо торчит в самом краю мишени, того и гляди вывалится под собственной тяжестью, но все же это попадание. Случайное, конечно…
Ой ли? Двускелетный в полном восторге валится на спину и молотит в воздухе лапами, издавая при этом серию неприятных звуков, от которых у меня мурашки по коже. Вроде как ногтями по тонкой наждачной бумаге пополам с визгом бормашины, только еще хуже. Да он же в полном восторге! Он метнул нож и попал. Он хотел попасть в мишень.
Тоже развивающая, между прочим. Не лапы, так жвалы. А может, чуть-чуть и мозги?
Корабль молчит, но, кажется, он со мной согласен.
Хотелось бы знать, что развиваю в себе я. Умение метать ножи? Ага. При тройной тяжести. Можно подумать, это умение мне позарез необходимо.
– Ну что, хватит на сегодня, Полкаша? Я с тобой совсем забегался. А ты молодец, Тобик, ты умница, тебя скоро можно будет в цирке показывать вместе с дрессированным медведем…
Чешу ему брюхо.
Что ж, сам развлекся и дебила развлек. Умаялся и хоть ненадолго забыл о препоганых своих мыслях. Сколько на сегодняшний день осталось существовать человечеству – уже двадцать шесть суток, да? Или все еще двадцать семь?
– Несколько больше, – снова встревает корабль. – Матожидание порядка двух тысяч лет с очень большой дисперсией.
– Что-о? – Я захлебываюсь воплем. Перехватывает дыхание. Я плохо понимаю, что за зверь такой эта дисперсия, ориентируясь в основном на двухтысячелетний срок. – Повтори! Почему?
И громом фанфар звучат в моих ушах скучные слова, воспроизведенные какой-то из живых стен живых «внутренних покоев» живого корабля. И тон-то их самый обыденный:
– Общее решение принято. Твоя цивилизация просуществует отпущенный ей природой срок.
– Вы… вы отказываетесь от вмешательства в нашу судьбу? – не могу я удержаться от уточняющего вопроса.
– Ни в коем случае. Вмешательство будет продолжено, изменена лишь его форма. Вы приняты в игру.
Что-то я нынче туго соображаю…
– Кто это «мы»? Все человечество, что ли?
Только что я был вне себя от счастья. Теперь мне представляется жуткое видение: рассеянные по Вселенной десять миллиардов живых кораблей, и в каждом из них – человек и Двускелетный, играющие в ножички. Или, допустим, в салочки, а если корабль обеспечит соответствующую топографию внутренних помещений, то и в прятки. Наверняка окажется, что для нас все Двускелетные будут похожи друг на друга как две капли воды, а вот люди будут разные: настоящие… то есть женщины, мужчины, привыкшие к слову «эксмен», старики, дети… При тройной силе тяжести, между прочим! Да что тяжесть, не в тяжести дело и не в том, что возиться с дебильной черепахой унизительно даже для эксмена, а то жутко, что история человечества на этом и прекратит свое течение…
Хотя… сколько их? Может, не десять миллиардов особей, а гораздо меньше, в разы меньше? Хорошо бы это было так. И будем надеяться, что для забавы одного Двускелетного хватит одного человека.
Выкуп людьми? Что ж, если не будет иного выхода, мы дадим отступные. Человечество откупится – эксменами, конечно. Для них это тоже благо: лучше уж развлекаться детскими забавами, метать в цель всякую дрянь, играть в бирюльки, нежели аннигилировать…
Нет, не совсем так. Легко и просто умирать на виду, со всеми, и если уж погибнет человечество, нет смысла длить свои дни, зато если одному умирать, а другому жить и решаешь не ты, тут уж в обреченном просыпается такое чувство справедливости,
– Нам нет нужды привлекать к игре других особей твоего вида, – равнодушно сообщает корабль.
– Достаточно меня одного, так? – Вспышка мимолетной радости сразу гаснет во мне, и я прячу горькую усмешку. – А как же другие… подопечные? Ты меня делением, что ли, размножать собираешься?
Много-много малюсеньких Тимов Гаевых… Чтобы хватило на всех, и каждый Гаев ростом с бациллу.
Мощный сейсмический толчок при тройной тяжести – это слишком. Хорошо, что я сижу, а не стою, и все равно меня валит навзничь. Неужели корабль просто-напросто содрогнулся от смеха, сосканировав представившуюся мне картину?
– Ты не толкайся, ты ответь толком, – сержусь я. – Значит, Землю вы оставляете в покое, я правильно понял? Как насчет лунных баз и Марса? Тоже в покое? Заметано. Чур не переигрывать! Теперь говори, что там насчет меня…
Дускелетный устал ждать, когда же я снова почешу ему брюхо. Он недовольно переворачивается на живот и, пытаясь побудить к ласке, толкает меня башкой, затем легонько пробует мою ногу на зуб… то есть на жвалу… то есть тьфу, жвалы бывают только во множественном числе… Жвалы, они же мандибулы. Ученье – свет.
Больно, между прочим! Куснет всерьез – быть мне без ноги. Но он пока что играет.
– Сгинь! Фу, Тузик!.. Так как ты поступишь со мной?
Ответа я не слышу – я вижу его, но не сразу догадываюсь, что это и есть ответ. Позади азартно копошащегося Двускелетного «пол» моего узилища внезапно вздувается горбом, вскочивший на ровном месте волдырь стремительно растет вверх, оборачиваясь сталагмитом – сначала ровным, как тумба или пень, затем каким-то корявым, и неспроста…
Когда «пень» достигает моего роста, я уже различаю в нем намек на руки, ноги и голову. Все это формируется не дольше минуты – и вот уже позади Двускелетного стоит с ухмылочкой на лице мой точный двойник. Ухмылка – противная.
– Чего вылупился? – это он мне.
Корабль молчит. Ждет, когда мы разберемся между собой. Двускелетный поворачивается на голос и в обалдении замирает, раззявив жвалы. Это как? Это почему? Уж что-что, а считать до двух он умеет.
– Удивлен? – спрашивает мой двойник. – Не дрейфь, тебе свезло, ты отсюда изгоняешься. Скатертью дорога. А мне еще больше свезло, я остаюсь. Ты случайно не в претензии?
– Почему это я должен быть в претензии? – осведомляюсь я, не без труда справившись с непослушным языком. Еле ворочается, сволочь.
– А ты и не понял? – У моего двойника отличное настроение. – Да ведь это я остаюсь тут, я, а не ты! Что, опять не понял? Ну и туп же ты, братец! Ведь это ты назад летишь, а не я! А кто ты там? Эксмен! Но ты не бойся, тебя в рабы не запишут, ведь ты же у нас телепортирующий, то есть опасный, потрясатель основ, так сказать, а значит, тебя допросят и скоренько шлепнут. Думаешь, извернешься как-нибудь? Вряд ли, но допустим. Ну и проживешь ты там обыкновенную короткую жизнёнку, лет сорок каких-нибудь, ну пятьдесят, если очень повезет… Всего-то навсего!