Первый к бою готов!

Самаров Сергей Васильевич

– Да... «Патрол» только для дальних рейсов по пересеченной местности... Таких рейсов много не выпадает... – Онуфрий встал. – Пожалуй, я не буду тебе мешать уставать... У меня сегодня настроение не пьяное... Поеду-ка я домой, посмотрю, что там после обыска творится... Тебе проще, тебе только в одной комнате порядок наводить... А мне аж в трех... Домработница только послезавтра появится... А до послезавтра в таком бардаке жить – это выше моих привычек...

– Скромнее существовать надо... – дал я деловую и одновременно духовную рекомендацию, но отговаривать не стал, видел, что Онуфрий слегка не в настроении. – Выпить захочешь, приезжай... Я тебе, чесс-слово, всегда рад...

– Да... Но ты сегодня уже, кажется, не читатель. Дай мне тетрадку на ночь... На похоронах верну, обязуюсь...

– Бери... Я уже до завтра начитался...

* * *

Онуфрий

ушел, а я, совершенно не испытывая при этом жалости и сочувствия, основательно отругал себя за крепкую голову – всегда завидовал людям, которые стакан жиденького вина высосут и сразу спать ложатся, да еще до кровати, случается, натуральным образом на четвереньках добираются... А тут пьешь и пьешь, как в унитаз выливаешь, и все мало... Но крепкая голова дается от природы, и сменить ее человек самостоятельно не в силах. Впрочем, не самостоятельно, кажется, тоже... Слышал я об операциях, когда руки или ноги пришивают... Вот о том, что пришивают голову, слышать не доводилось... И слава богу... На врачей надежды мало, они могут по ошибке и чужую пришить... Недавно в газете читал... В Америке женщина только родила второго сына, и на четвертый день после родов ее переводят в другое отделение и отрезают ей и руки, и ноги... И только на следующий день хватились, что операцию сделали другому человеку. Надо было проводить ампутацию женщине с похожей фамилией, у которой какая-то инфекция в гангрену перешла... А если так вот врачишки голову пересадят не ту... Нет, врачам, как и ментам, я не верю... Нашим врачам тем более...

Я заглянул в ванную комнату, посмотрел на свое отражение. Отражению верить можно, оно к врачам и к ментам отношения не имеет... Иногда с ним и поговорить можно, и выпить... Но сегодня оно не слишком хорошо выглядело, и я решил отражение временно не спаивать. Пусть отдохнет, а я один с задачей справлюсь...

И – начал усердно справляться...

Время как-то потерялось, где-то плавало отдельно от реальной жизни за столом, и я не ощутил, сколько я справлялся с задачей. Только когда звонок в дверь раздался, я на часы посмотрел. Половина первого...

Похоже, Онуфрий испытал все-таки желание выпить в хорошей компании... Больше в это время ко мне никто прийти не может... Но я все же взглянул в дверной глазок. И очень удивился, увидев знакомое лицо, которое никак не ожидал увидеть перед своей дверью...

Дверь я не просто открыл, я ее гостеприимно распахнул, но передо мной, к удивлению моему, стоял другой человек и держал в руках пистолет. Мысль мелькнула – хорошо, что я, торопясь выпить основательнее, забыл снять бронежилет, и хорошо, что Онуфрий именно бронежилет скрытого ношения пожелал купить, который под свитером и не видно...

Но тут же сообразил, что глушитель навернут на старенький пистолет «ТТ»... От этого пистолета бронежилет не спасает...

Выстрелы прозвучали глухо...

Один за другим...

Потом более громко упал на пол брошенный убийцей пистолет. Все соответствует законам жанра... Это было последним, что я услышал и подумал...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1. ОНУФРИЙ

Я сам затрудняюсь сказать, откуда у меня взялось такое беспокойство. Опять, что ли, чутье волчье... Но просто сидеть на месте возможности не было. Обычно, выпив, я за руль не сажусь. Даже столько, сколько сегодня, выпив... Два раза – рюмка и половина рюмки... Я и пить-то не хотел, вообще не хотел, но решил выпить, надеясь, что это меня слегка расслабит. Не расслабило... Наоборот, только острее стало ощущаться беспокойство. И, самое неприятное, я никак не мог понять, откуда это беспокойство подкрадывается, что оно может означать и чем, в конце-то концов, грозит...

В этот раз я сел за руль и поехал. На мое счастье, навстречу не попалось ни одной патрульной машины ГИБДД. Хотя время было уже позднее, но я все же позвонил в дверь дяде Леше и, к его удовольствию, дал ему и собаке возможность заработать еще пятьсот рублей. Не хотелось на свою стоянку ехать... Беспокойство меня утомило, да и без того я был в таком состоянии, что мечтал быстрее до кровати добраться.

Внешний вид моего скромного жилища удручил бы целую бригаду добросовестных уборщиков. Меня удручил сильнее, чем целую бригаду.

Во время самого обыска я находился, понятно, в некотором состоянии аффекта, и тогда как-то не до удрученности было, хотя сказать, что я сильно волновался при задержании, тоже было нельзя. Я был в себе уверен...

Заниматься уборкой и даже самым малым наведением порядка я конечно же не стал. Просто прошел в спальню, разделся и хотел на сон прочитать несколько страниц из тетради капитана Петрова. Раскрыл, как и Волк, на первом попавшемся месте и начал читать... И очень скоро понял, что не улавливаю смысла прочитанного, потому что в голове выстраиваются собственные воспоминания...

* * *

...Мост казался тогда необычайно длинным... Уже через два месяца, переходя этот мост под обстрелом, я буду удивляться, почему он показался мне таким длинным... Мост как мост... Обычный... Мы стояли перед ним и поддерживали под руки капитана Петрова. Напоследок его одного из всех на допрос водили. Уж от всей души постарались... Леонид Михайлович дышать уже почти не мог – так избили... Мы стояли перед мостом и ждали. Автобус с той стороны еле-еле полз... Не бывает в природе автобусов, которые так медленно ползают... А тут еще эти журналюги иностранные... Суетливые, вертлявые, с подпрыгивающими походками, все как один умывались, кажется, не чаще, чем мы в плену... С тех пор я всех журналистов, и наших, и иностранных, не могу по-другому видеть... Они всегда кажутся мне суетливыми и вертлявыми, омерзительнейшими созданиями, которые для того только и созданы, чтобы пленных мучить... Чтобы мешать им быстрее до своих добраться... Хорошо еще, что Мовсаев только съемку разрешил и не разрешил брать интервью... Я бы на каждый вопрос плевком отвечал...

Об обмене все же договорились, хотя и не сразу... Уже потом мы узнали, что, получив отказ по предложенным им спискам, Мовсаев, недолго поколебавшись, предъявил новые требования. Теперь он хотел получить оружие и деньги. В поставках оружия было отказано сразу, вопрос о деньгах еще обсуждался, когда на Мовсаева насели родственники пленных... Наши все-таки постарались и каким-то образом распространили среди мирных чечен списки пленников, уже подготовленных для обмена. Создали что-то типа утечки информации... Это всегда хорошо действует... Родственники зашевелились... И Мовсаев сдался под их напором...

Сначала на эту, на чеченскую сторону моста приехал представитель нашей бригады. Опять заседал с Мовсаевым, проверяя и согласовывая списки. Нам это согласование казалось длиною в век, в десять веков, в бесконечность... Мы еле стояли, еле держались, чтобы не побежать по мосту к невидимым отсюда своим, – и пусть подлые чечены стреляют в спины, это только в сказках у них живет адат, который запрещает в спину стрелять, в действительности они стреляют в спину без сомнений... Желание бежать было сильнее чувства самосохранения... И еще было опасение, что опять что-то сорвется... Уже дважды срывалось... Нас дважды выводили во двор гауптвахты, дважды туда автобус заезжал, но неожиданно выходил Мовсаев, брезгливо и высокомерно нас осматривал и приказывал развести всех по камерам... На третий раз нас привезли все-таки к этому мосту... И увидели мы приезд представителя бригады, прошедшего мимо нас и даже простого человеческого любопытства не проявившего, чтобы посмотреть на пленников... Даже на капитана Петрова не посмотрел, хотя капитан стоял в первом ряду, с двух сторон солдатами под руки поддерживаемый... Словно бы приехавший офицер стеснялся... То ли стеснялся того, что мы пленники, сдавшиеся чеченам, то ли стеснялся того, что мы пленники, а он – нет... Но нам такое поведение офицера показалось плохим знаком. Сразу подумалось, что переговоры опять под угрозой срыва и капризный, как женщина, Абу Мовсаев в очередной раз что-то переиграет... Вот тогда и захотелось побежать...

Истеричность... Иного слова для описания нашего состояния тогда было не подобрать... Именно истеричность, желание немедленно, сейчас же у своих оказаться...

От группы, где Мовсаев беседовал с офицером из бригады, отделился человек и сел в машину, где его уже ждали еще трое. Поехали по мосту на нашу сторону. Значит, переговоры идут, значит, Мовсаев не сорвал их... А еще через пять минут в ту же сторону поехал чеченский автобус, дребезжащий, со стеклами, продырявленными пулями...

Мы ждали, у всех, наверное, как у меня, горло сдавило волнением. Мы ждали...