Первый на небесах
Шрифт:
— И что ты сделал?
— Я принял его грехи на себя, дал ему шанс дожить свой век в спокойствии, не боясь того, что ждет всех вас, — Петр на мгновенье замолчал и посмотрел в окно, на небо. — И после этого я начал падать… Именно тогда то ты и подхватил меня.
— Ты его «обнулил»? — часто я рассуждал на тему аморальности передачи грехов, но чтобы отдать свои грехи Ангелу?..
— Называй как хочешь, — с этими словами он закатал рукав своего свитера. — Теперь эти отметины навсегда со мной.
Полностью затушированный «индикатор». Ангел молча смотрел на него, поглаживая рукой, будто надеясь, что «индикатор» очистится сам по себе.
— Ты не думал о том, что жизнь в роли человека для Ангела подобна Аду? — вопрос сам сорвался с языка.
— Каждый
— Наверное, со стороны ты походил на голодранца?
— Точно не на аристократа… Двое суток я бродил по окрестностям, пытаясь понять — что мне делать дальше. Маленький ребенок с сознанием взрослого… Может быть, в итоге я бы просто сдался и в полуобморочном состоянии вышел к людям, если бы не одна занимательная деталь — мой «индикатор» начал «двигаться». Скорее всего, «движение» началось сразу после моего пробуждения, но из-за сильного стресса я не замечал этого. Стоило мне повернуть руку в одну из сторон света, как «краска» по кругу окантовки «индикатора» начинала «течь», словно вода по часовой стрелке. Если рука была повернута в любую другую из сторон — «краска» застывала на месте. Получился своеобразный компас, только куда он вел, было мне невдомек.
— И что ты сделал?
— Задай это вопрос себе — чтобы сделал ты в такой ситуации? Конечно же, пошел туда, куда вел меня «индикатор». Через сутки я добрался до небольшого городка. Компас привел меня к дому на окраине, в котором жил «обнуленный» мною немец. Его звали Ганс… Сильный голод и желание уснуть в тепле особого выбора не оставляли… Ганс сразу же узнал меня и впустил в дом: обогрел, накормил и уложил спать. Весь следующий день мы с немцем провели за нескончаемой беседой. Оказалось, что выучить язык для меня не составляло никаких особых проблем — словно я вспоминал давно забытое. Ганс сказал, что с моим приходом в его дом, он осознал подаренный ему шанс искупить все прошлые деяния и хочет отблагодарить меня за все, что я для него сделал. Он усыновил Ангела, ставшего человеком… Потребовалось несколько месяцев на подготовку необходимых документов. Большинство из них достать было крайне проблематично, порой и не совсем легально. Но, у Ганса был знакомый, который помог обойти все бюрократические нюансы и на свет появился новый резидент Германии — Арнольд Браун.
— Сам выбирал имя?
— Из предложенных вариантов этот был наименее режущий слух… Мне пришлось изменить прическу и даже цвет волос, чтобы никто случайно меня не узнал. Еще одна ужасная деталь — даже летом мне приходилось носить одежду с длинными рукавами — «индикатор» ведь так и оставался полностью черным. Люди могли не правильно понять, почему мальчик-убийца живет рядом с ними по соседству.
— И никто даже не догадывался о том, кем ты являешься на самом деле?
— Представь себе.
— Что было дальше?
— Пол года пролетело в постоянном наблюдении за результатами моих трудов. Казалось, что жизнь налаживается, причем не только для меня…
— Ты серьезно решил пойти учиться в институт?
— Много ли было у меня вариантов? Знаешь, потеряв ангельскую сущность, я приобрел многие людские качества и желания — например, постоянная потребность в еде. Хотелось бы от этого избавиться, но… что поделать? Пришлось смириться и искать возможности для дальнейшей жизни. Помимо всего прочего было непонятно одно — попаду ли я к Вратам? Если даже так, то с таким «багажом» грехов на душе дорога мне светит одна. Не скрою — интересно будет посмотреть на Ад вживую, а не со слов моих братьев, лично возводивших адские столпы… В какой-то степени, я даже могу гордиться собой — первый Ангел, познавший муки Ада… Прости, у тебя не будет закурить?
— Ангелы курят? — не знаю, что больше меня поразило — история, рассказанная ангелом или его тяга к никотину.
— Не называй меня так больше, прошу, — он протянулся рукой к пачке сигарет, лежавшей на столе.
— Как скажешь, Арнольд, — я достал пепельницу с подоконника и тоже закурил.
— И Арнольдом тоже, — он выдохнул вверх клубок дыма из себя. — Мне больше нравится имя Петр.
— Почему именно Петр? — спросил я, стряхнув пепел.
— Потому что это мое настоящее имя, — он достал из кармана штанов паспорт гражданина российской федерации и раскрыл его передо мной. — Смотри.
— Петр Алексеевич Иванов, — прочитал я вслух. — Фамилия и отчество так же «настоящие»?
— По-твоему, Петр Гансович Браун звучит лучше?
— Как же в итоге ты оказался в России в роли «ловца»? И получил российский паспорт?
— После смерти Ганса мне должны были назначить новых опекунов до моего совершеннолетия. Я всячески отнекивался от этого и в конце концов смог доказать свою самостоятельность. Специально созванная комиссия тестировала меня на наличие житейских знаний и умения их применять: как приготовить обед, как правильно переходить дорогу и так далее. Вопросы, для взрослого человека казавшиеся глупыми и элементарными, однако должные поставить в тупик мальчишку. Как ты мог догадаться, с тестами проблем не возникло. Мне разрешили жить одному в доме, выделили ежемесячное пособие и назначили «приходящих» опекунов — раз в неделю меня навещали и интересовались моими делами и успехами. Преподавателей в школе так же оповестили о моей жизненной ситуации, так что за мной чуть ли не круглосуточно наблюдали. Скрывать свой «индикатор» получалось достаточно просто, ежегодные диспансеризации проходить не требовалось, достаточно было общих вопросов о моем самочувствии. Видимых проблем со здоровьем, как таковых, тоже не было. Пару раз легкая простуда, да и то таблетки быстро ставили на ноги. Как только мне исполнилось восемнадцать лет, я первым делом продал дом, собрал свои немногочисленные пожитки и отправился покорять в Англии специальность врача.
— Почему именно врача? — спросил я. — Мне кажется, что тебе больше подходит какая-нибудь творческая профессия.
— Какую пользу могут принести миру художники? Или музыканты? Понимаешь, я повидал ни одно поколение людей. Видел не мало художников и писателей, мыслителей и музыкантов. Что они сделали полезного для этого мира? Абсолютно ничего. Можно до посинения стоять и смотреть в картину, восхищаться подбором красок и радоваться каждому мазку. А можно постараться сделать действительно что-нибудь значимое — врачом я бы смог спасать жизни людей. Если бы стал инженером — изобрел бы что-то полезное, опять же для людей. В странах третьего мира людям есть нечего! А они закаты рисуют…