Первый налет

Грекова И.

"Ничего, ничего, - громко сказал Василий Васильевич, - сейчас будет все в порядке". Он взял какой-то ящик, повертел в руках, поставил на пол вверх дном. Все внимательно на него смотрели, с доверием. Женщина и мальчик перестали плакать и тоже смотрели...

Он

работал как актер на сцене. Прежде всего снял очки, протер их и бережно положил на ящик вверх стеклами. Затем полез в карман, вынул записную книжку, вырвал из нее листок, закрыл книжку, снова сунул в карман. Все смотрели как завороженные, ничего не понимая. Дальше он вытащил перочинный нож и нарезал листок бумаги на тонкие полоски - все это не торопясь, серьезно, молча. Потом снял очки, послюнил бумажные ленточки и аккуратно заклеил стекла очков крест-накрест. Надел очки и спокойно сел на ящик.

И тут в подвале грохнул хохот. Смеялись все. Некоторые - сразу поняв шутку, другие - потому, что смеялись рядом. Но смеялись все решительно - и синевато-бледные матери, и заспанные ребята, и робкие старушки. Лиза тряслась от смеха и вытирала глаза. И Оля тоже смеялась, опустив свою книжку и смешно подпрыгивая. И Колюней тоже проснулся и засмеялся.

Но вдруг раздался совсем особый смех - тоненький, захлебывающийся, словно лопались пузырьки, наполненные визгом. Это смеялся Грудной. Он лежал на своей сетке и ликовал. Сегодня он научился смеяться. Он смеялся в первый раз в своей жизни.

А на другой день вечером, когда женщины с детьми уже погрузились в эшелон, кое-как разместились по нарам, разобрались с мешками,

бутылками, одеялами снова был налет. Но Лиза уже не боялась. Пусть впереди еще много неясного, пусть много тяжелого, но главное, главное - она не боялась! Неопытная душа, поборовшая свой страх, метнулась теперь в другую сторону, и все казалось ей прекрасным. Одна зенитка кричала: "Я здесь!" А другая в ответ ей: "И я здесь, и я!" "И мы здесь, и мы!!" - целым хором подхватывали остальные.

Под азартную перекличку зениток эшелон тронулся в путь и быстро набрал скорость. Теплушка просто подскакивала на стыках рельсов. А по крыше барабанил дружелюбный град осколков. Осколки были свои, наши. Как хорошо было мчаться под их музыку, ничего не боясь на свете! Как ликующе подпрыгивала теплушка - вперед вперед!
– и приплясывала от нетерпения.

Лиза лежала на нарах, в темноте. Рядом с ней на подушке спал Грудной и дышал ей в лицо теплым сопом. Ничего не было страшно. Как все, так и я. Она знала, что мчится вместе с другими, под дружные оклики зениток куда-то вперед, где будет трудно, но интересно. Она пойдет работать - в школу или на завод, лучше даже - на завод.

А потом кончится война, они вернутся в Москву, и Сережа-непременно, непременно-тоже вернется. Она лежала и видела в темноте будущее - конец войны! А потом заснула, представляя себе уже даже и не конец воины, а совсем невообразимый, далекий-далекий впереди день, когда Грудной пойдет в школу.

1960