Первый особого назначения
Шрифт:
Следующими по программе выступали Таня и Оля. Они сами сшили себе украинские платья и смастерили из бумажных цветов венки с разноцветными лентами. Девочки станцевали гопак, и им зааплодировали так неистово, так громко и дружно закричали «бис», что пришлось танцевать еще.
Но особенно всех удивил Мишка Кутырин. Он без запинки прочитал стихотворение Пушкина «Послание в Сибирь», и Шурику, который собрался ему подсказывать сквозь щелку в двери, просто нечего было делать. Но и это оказалось еще не все.
— Ответ Пушкину декабристов, сочинение А. И. Одоевского.
— Вот это да! — только и смог произнести Шурик.
Струн вещих пламенные звуки До сердца нашего дошли! —читал Мишка.
И в отрядной комнате эти стихи слушали в такой же тишине, какая стояла в красном уголке.
Когда Кутырин вернулся в отрядную, красный от гордости, ребята обступили его со всех сторон.
— Ну и Мишка! — кричал Зажицкий. — Вот удивил!
— Два дня учил, — не без самодовольства сообщил Мишка.
Следом за Кутыриным настала очередь выступать Лешке. Павлик поудобнее вскинул на плечо ремень гармошки, и красный уголок наполнился медленными звуками вальса «Дунайские волны».
Отбивая чечетку, Хворин появился в дверях отрядной комнаты. Лицо его было сосредоточенно и даже мрачно. Он неторопливо прошелся перед первым рядом зрителей, заложив руки за спину, выставляя вперед то одно, то другое плечо. Ноги его двигались будто бы с неохотой, колени чуть сгибались, но четкий ритм вальса подчеркивал ладное пощелкиванье подошв, словно к Лешкиным ступням были прикреплены громкие кастаньеты.
Темп музыки все убыстрялся. И все быстрее, все веселее звучала чечеточная дробь. Лешка то отступал назад, чуть не натыкаясь на Павлика, то внезапно, перебирая ногами, приближался к зрителям. Быстрее, быстрее! Глаза его засверкали. На щеках проступил румянец. И когда ритм вальса стал стремительным, как вьюжная круговерть, кто-то сзади крикнул с восхищением:
— Вот дает! Вот дает!
Степка, глядевший в щелку двери, посмотрел туда, откуда раздался этот восторженный возглас, и увидел Севку Гусакова. Куда девалось сонное выражение, никогда, кажется, не сползавшее с Севкиного лица. Привскочив на скамейке, Севка вытянул шею и не сводил с танцора широко раскрытых глаз.
— Вот дает! Вот дает! — восхищался он.
Гошка дернул приятеля за руку и усадил на скамейку. Но Севка не вытерпел и опять вскочил.
Между тем звуки вальса становились все медленнее. И медленнее двигались Лешкины ноги. Он не ушел, а уплыл в дверь отрядной комнаты. И в зале рассыпались аплодисменты.
Степка, выскочивший было объявить следующий номер, должен был ждать, пока зрители успокоятся. И он видел, как на
Следующим был выход Шурика и Женьки. Степка еще не знал, что за номер они приготовили. Но Андрей предупредил его, чтобы он только объявил: «Сейчас выступят…» — и замолчал бы.
— А дальше сам увидишь, — сказал командир отряда, хитро подмигнув.
Степка так и сделал. Когда смолкли аплодисменты, он крикнул:
— Сейчас выступят…
И тут из отрядной комнаты выскочили Женька и Шурик. Они о чем-то спорили. Слова разобрать было невозможно. Тотчас же за ними показался возмущенный Андрей.
— Граждане, граждане! Вы откуда?
«Старички» умолкли, переглянулись и хором ответили:
— Мы из Миргорода. Мы старинные ваши знакомые.
— Это Иван Иванович, — сказал Женька, показывая на бородатого Шурика.
— А это мой лучший друг-приятель Иван Никифорович, — подхватил Веденеев, ткнув палкой в живот усатому Женьке.
— Ах, вот вы кто такие! — произнес Андрей.
— Приехали мы из нашего славного города Миргорода, чтобы рассказать о наших миргородских делах, — говорил Женька. — Вот, например…
— Вот, например, — подхватил Шурик, — есть у нас в Миргороде на Садовой улице двор в доме номер семнадцать.
— Какой двор! — поддержал Женька. — Прямо раздолье… Для миргородских свиней.
— Кругом грязь, ямы, канавы. Нынешним летом даже знаменитая наша миргородская лужа вся пересохла…
— Такая жара! — объяснил Женька, отдуваясь, так как пот и в самом деле катил с него градом.
— И представьте себе, — продолжал Шурик, — кругом засуха, а в доме номер семнадцать, во дворе грязь никак просохнуть не может.
— Правильно говорят! — раздался неожиданно громкий голос откуда-то сзади. — Пройти невозможно. И света во дворе нет. Ноги сломаешь.
— Вот-вот! — обрадовался Женька. — Именно ноги сломаешь.
Эта внезапная реплика еще больше вдохновила Женьку и Шурика.
— А кто же в этом виноват, дорогие Иван Иванович и Иван Никифорович? — спросил Андрей.
— Да кто же, как не наш будочник Нуратдинов! — воскликнул Женька.
В зале раздался смех. Тут были многие, кто знал пьяницу дворника из дома номер семнадцать Нуратдинова.
— А скажите, любезный Иван Иванович, — снова заговорил Женька, когда смех умолк. — Какая ваша любимая песня?
— Да какие же у нас в Миргороде песни? Известное дело — «Гляжу я на небо…» или «Распрягайте, хлопцы, коней»…
— А вот эта песня вам не знакома? — спросил Женька. — «Ландыши-и, ландыши-и, бррим, бррим-бим-бим-бим, приве-ет…»
— Нет, не знакома.
— Тогда зайдите в двадцать девятый дом. Живет там любитель музыки Игнат Култыгин.