Первый поход

Посняков Андрей

Качнув головой, Ирландец испытующе посмотрел на ярла, усмехнулся и, поклонившись, быстро зашагал обратно к монастырю. Хельги долго смотрел ему вслед и думал, и думы его были не очень-то веселы. Очень похоже, опять кто-то решил за него – истинный норманнский ярл, тем более такой молодой и горячий, вряд ли бы стал близко общаться со столь колоритной сволочью. Правда, надо сказать, сволочью умной и в данных условиях – куда как полезной. От того же Снорри, например, здесь пока не было никакого толку.

Пройдя в обход, мимо луга и рощи, ярл добрался до монастыря лишь к обедне. Встретил в воротах Ирландца – тот, видно, нарочно его дожидался, – чуть дернул подбородком – как, мол? И досадливо поджал губы – Конхобар лишь виновато пожал плечами в ответ. Выходит, и здесь пустышка. А можно было бы догадаться: ну что такого о монастырских делах может знать Оффа? Он что, особо приближенная персона? В лучшем случае только то ему станет известно, о чем толкуют

между собой монахи, вообще-то люди, мало склонные к пустой болтовне, или вон что треплют языками столпившиеся во дворе мужики. Ага, вот и отец Этельред, явился не запылился, взлетел, сокол наш, на старую винную бочку, что стояла напротив лестницы неизвестно с каких времен. Нечего сказать, хорошую трибуну выбрал себе отец-проповедник! Собравшийся во дворе народ принял его с благоговением, выслушал, можно сказать, доверительно, покричал что-то с истовым рвением – и быстро затопал прочь вслед за двумя дюжими монахами. Судя по радостным физиономиям мужичков, от деревенских дел их оторвали ненадолго, максимум дня на два, как и обещал отец Этельред хитромудрому ярлу. Сам настоятель проводил лэтов отеческим благословением, затем, когда последний мужик скрылся за воротами, слез с бочки, смачно зевнул, повернулся было к лестнице, ведущей во внутренние апартаменты… и вдруг замер в задумчивости. В той самой задумчивости, когда вспомнишь вдруг, что вроде как бы забыл что-то важное, и даже ухватишь-таки мысль – о том, что именно забыл, – да так и не решишь окончательно, то ли исполнить задуманное, то ли и так сойдет. Постояв некоторое время, аббат наконец принял решение. Жестом подозвал к себе мальчишку-послушника, что-то шепнул на ухо – мальчишка понятливо закивал – и, дав отеческого пинка, выпроводил за ворота. Обернулся, соизволив-таки заметить Хельги:

– Как спалось, дорогой ярл? – Ох, и зенки у него, хитрющие, пронизывающие; ну да Хельги и сам парень не промах. Покивал головой, неплохо, мол, спал, повыспрашивал насчет стилтонских лэтов – все верно, на ближайшие каменоломни отправились, приготовить запасец камней для ремонта старой дороги. Не так много там камней и надо – к завтрашнему вечеру без особого напряга управятся. – Ну что, ярл? – поинтересовался аббат. – Не нашли еще предателя?

– Найду, – спокойно глядя ему в глаза, заверил Хельги. – Не сегодня, так завтра.

– Ну, ищи, ищи… – закивал настоятель. – Однако помни – мужичков монастырских от жатвы надолго отрывать негоже! Да и… не застоялась ли кровь благородного ярла без хорошей битвы?

Хельги – насколько мог широко – улыбнулся. Мол, без битвы истинному викингу и жизнь не в жизнь, скорей бы снова в поход. Отцу Этельреду таковые речи понравились, он тоже разулыбался, еще шире, чем ярл, уж такую умильную рожу состроил – слаще не бывает, однако глаза оставались холодными, все примечающими, без всякого блеска эмоций. Хельги так и подмывало поинтересоваться про башню, может, чего там с ней и творили прямо с утра пораньше, пока они с Малышом Сноррри дрыхли без задних ног? Спросил бы… Да остерегся – а вдруг это сам отец Этельред дела с нападениями крутит? Все может быть. Проводив настоятеля до церкви, остановился у ограды, якобы с интересом разглядывая витражи храма. На самом деле стоял и думал: а на кой хрен ему, Хельги ярлу, все это надо? Ну, вот эти вот поиски, интриги, ирландцы, отцы настоятели? Послать бы их всех подальше, сесть на добрый корабль с верной дружиной и вновь чувствовать себя свободным морским хевдингом. Будь Хельги… скажем так… самим собой, долго б не думал – прихватил Снорри и Магн, подняли б парус на снеккье – и ищи-свищи их в открытом море. Разбились бы, скорее всего, о скалы. Что толку от корабля без верной дружины? А где она, эта верная дружина? Частью полегла под мечами данов… а частью – большей и лучшей частью – стала жертвой гнусного предателя Горма. И это ведь он, Хельги, взял в поход и его самого, и его людей, приняв клятву верности… которую Горм нарушил. Это ведь на его, Горма, совести гибель Харальда, старинного друга, и гибель многих. И корабль «Транин Ланги», и плен Снорри тоже, и не только Снорри… Месть! Он, Хельги, сын Сигурда, должен отомстить Горму и его ублюдкам! Обязательно. И тут не в эмоциях дело – кто будет уважать ярла, который позволил остаться в живых нидингам, виновным в предательской смерти его друзей? Слухи по морям разносятся быстро, от хевдинга к хевдингу, от дружины к дружине. Так что это вполне практичное и очень нужное дело – выследить и разгромить дружину Горма, отнять обратно корабль, а уж потом… потом можно будет подумать и об остальном. Но без разгрома Горма ничего остального не будет. Потому что не будет ни корабля, ни верной дружины, ни свободы. Если что и будет, так только слава… презрительная и дурацкая. Нехорошая, обидная слава, с которой просто нельзя жить. Выход из всего этого один – голова Горма. Нет, не такой он дурак, чтоб идти к данам, – кто поручится тогда за целостность его (его?!) корабля и дружины? И к Рюрику Ютландцу он не пойдет – уж Ютландцу-то хорошо знаком «Транин

Ланги», еще со времен Сигурда. Значит, будет пакостить здесь, как одинокий, отбившийся от стаи волк. Впрочем, почему будет? Он, он, Горм, здесь, и никуда он не ушел, никуда. И для того чтобы уготовить ему конец, имеется у Хельги все: и – пусть небольшой – корабль, и – пусть пока не свои – люди, и – а вот это свои… – ум и хитрость. Правда, Горма, судя по последним делам, тоже никак нельзя назвать дураком. Как же он сумел так быстро найти на побережье верных людей? А может, он их и не искал? Ну, конечно, он же сам все время хвастал набегами на здешние земли, недаром Хельги его даже использовал в качестве кормчего, как человека, хорошо знающего местные воды… И так же хорошо Горм знал и местных людей, а он, Хельги этого вовремя не просек, не сопоставил – вот теперь и расплачивайся! Ничего, Горм Вешатель, Горм Ублюдок, недолго теперь тебе осталось, недолго… Надеюсь только, не в паре с отцом Этельредом он действует? Подозрителен отец Этельред, да хитер изрядно – недаром его человечек, отец келарь, толстенький да проворный, все в друзья лезет. Неужели – в паре? Да если и в паре? Никто не избегнет норн приговора!

Ага, вот и вернулся послушник, что бегал куда-то по поручению ушедшего в храм аббата. Не один вернулся, с каким-то лэтом. Куцая пегая борода, смешная такая, черно-рыжая шапка блином, крашенный черникой плащик… ну, обычный совсем мужичага… а в руке у него… А в руке у него ящик с инструментами. Долото, коловорот и прочее. Плотник. Интересно, что в монастырских стенах сломалось?

– Что-что, уборная! – грубо заявил подошедший Снорри. Это что же получается, он, Хельги, сам с собой вслух разговаривать начал? Надо такие дела прекращать.

– Уборная, говоришь? – повторил ярл, следя, как мелькает на стенах выцветший плащик плотника-лэта.

– Ага, – кивнул Снорри. – Выхожу это я раненько утром пописать… хотел, как путний, в уборной, не все ж со стены – стоять неудобно, да и ветер… Так ведь чуть в выгребную яму не провалился!

– Меньше надо было заморского вина пить.

– Не, вино тут ни при чем, – покачал головой Малыш. – Какая-то тварь доску там оторвала, широкую такую…

– Уборная, говоришь… – снова повторил Хельги и насторожился, увидев на вершине колокольни знакомый синеватый плащ. – Так-так…

Оставив скучать внизу недоуменного Снорри, быстро взлетел вверх по узким скрипучим ступенькам… Вот их-то лэт и менял. Опять облом!

– Прохудилась вот лестница, – колобком выкатился неизвестно откуда отец келарь. – Говорил уж отцу настоятелю сколько, да ведь пока Эрмендрад сегодня с утра не сверзился…

– А с чего это Эрмендраду с утра по колокольням лазить? – скучающим голосом переспросил ярл, а сам уже чувствовал, как стучат, стучат в висках барабаны. – Звонарь-то у вас вроде как Вабба.

– Звонарь-то Вабба, – покивал колобок. – А колокол песком чистит Эрмендрад, лэт. Повинность у него такая сыздавна.

– Эрмендрад… И часто чистит?

– Да когда как. – Отец келарь – Хельги постоянно забывал его имя – вполне сносно говорил на языке викингов: научился в плену. – Скорее часто, чем редко, ишь как играет. Вот Эрмендрад снимет его поутру раненько – и чистит. Снимет – и чистит, молодец, старательный крестьянин.

Хельги тоже полюбовался на колокол, бьющий прямо в глаза сияющей медью. Тяжелый, такой еле снимешь.

– Да, снимать-то его не просто. Тем более когда еще и ступеньки прогнили. Вабба уж сколько говаривал, да и Эрмендрад этот с утра провалился, пришлось ему, бедолаге, стыдно сказать, с уборной доску выломать, потом-то, конечно, поставил ее на место, никто, хе-хе, в елей не провалился. А что это светлейший ярл бродит по колокольням? – Резко сменив тему, отец келарь взглянул на Хельги маленькими, все подмечающими глазками.

– Тебя увидал, отче, – сразу же улыбнулся ярл и, понизив голос, заговорщически прошептал: – А не осталось ли у тебя того заморского вина?

– Заморского вина? – Келарь заметно оживился. – Да как же не найти для благородного ярла?

Они поднялись в келью вместе: языческий ярл и отец келарь. Последний осторожно нес в руках большой оловянный кувшин.

– Опять! – глядя на них, простонал Снорри и, обхватив голову руками, повалился на узкое ложе.

Значит, Эрмендрад. Монастырский лэт, из тех, кого называют хитрованами. Ирландец подсуетился, выспросил про него многих, так что ничуть уже не сомневался Хельги – он! Он, гад. И то – уж слишком велик для зависимого крестьянина Эрмендрадов домик, да и всяких вещиц в нем побольше, чем у иного тана: большой дубовый стол, лавки, даже стулья имеются – это уж слишком! – сундуков целых три, два больших и один маленький, крыша вроде бы и крыта соломой, так соломой самой лучшей, свежей. И ткацкий стан в доме имеется, а во дворе амбар, да коровник, да птичник. Откуда такое богатство? Да особо-то и не скрывал его Эрмендрад – а в деревне-то и захочешь, не скроешь, – чего скрывать, все милостью Божией да соизволением отца Этельреда – дай Боже ему здоровья – заработано. Ага, милостью Божией… Говори, как же…