Первый раз (сборник)
Шрифт:
Джек, наконец, выбрал пластинку.
– Дай мне минутку выбрать лучшую песню.
– Включай любую, кроме «Сын проповедника».
Мои слова вызвали улыбку на его лице.
– Что ж, я ее чуть не включил. Но ты права, эта песня не подходит.
Я закрыла глаза и стала терпеливо ждать, когда музыка разольется по всему помещению, захлестнет нас полностью и сольет в единое целое, сделает ближе, чем когда-либо.
Заиграли первые ноты песни Нины Симон «Хорошее настроение», и дюжина эмоций вмиг пробудилась в моей душе.
Новая заря, новый день
Я начинаю жизнь сначала…
Джек взял мою руку и стал покрывать поцелуями ладонь, затем – запястье, потом продолжил двигаться все выше и выше. Я с трудом проглотила ком в горле, боль заполняла мою грудь, угрожая вырваться со слезами в любой момент. Слишком много эмоций для конца, который должен быть началом.
И мне так… хорошо.
Слезы покатились по щекам, когда начала играть следующая песня, и Джек, отпустив руку, за подбородок приподнял мое лицо.
– Одри, что случилось?
Я уткнулась лицом в его рубашку.
– Мне страшно, – призналась я впервые с тех пор, как он рассказал мне о своей работе, к которой должен был вернуться слишком скоро. – Что если этой ночью все пойдет не так, а потом… потом…
Я не смогла закончить предложение. Ощутив напряжение Джека, я почувствовала себя виноватой и разрыдалась еще сильнее.
– Прости, прости меня! Я обещала, что мне не будет страшно, если ты женишься на мне и нас свяжет навеки нерушимая клятва.
Джек крепче обнял меня, поглаживая мои волосы и продолжая покачиваться под музыку.
– Все хорошо. В твоем страхе нет ничего предосудительного. Но ты не должна злиться на меня за отъезд. Хотя ты можешь попросить меня бросить все и остаться с тобой.
Я подняла взгляд, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я не стану на тебя злиться, обещаю.
Он улыбнулся и нежно смахнул слезы с моего лица.
– Знаю, что не станешь.
Я вновь опустила голову на грудь Джека, слушая спокойный стук его сердца.
– Я могу попросить тебя остаться, могу впасть в отчаяние, когда придет час расставания, и начать умолять, но я никогда не смогу осудить тебя за это.
Джек вздохнул и поцеловал мои волосы.
– Нет, только не ты. Осуждение, злость и тем более ненависть тебе не свойственны.
– А что, если я захочу написать тебе?
– Одри, – предупреждающе произнес он.
– Знаю-знаю. – Я приподнялась на цыпочки и чмокнула его в шею. Вдохнув его запах, я вспомнила, как впервые оказалась достаточно близко к нему, чтобы ощутить и навсегда запомнить этот, ни на что в мире не похожий, аромат.
Мы с мамой в тот день были в церкви и готовились к прослушиванию, когда я обнаружила неподалеку Джека, по пояс голого,
– Одри? – заинтересованно спросила мама, ее пальцы замерли над клавишами фортепьяно.
– Виновата, извиняюсь, – произнесла я, густо покраснев.
Она окинула взглядом помещение и заметила Джека, стоявшего неподалеку облокотившись о спинку церковной скамьи. Мать встала и сложила ноты, обращаясь к Джеку:
– Ужинаешь сегодня с нами, Джек?
Я приоткрыла рот от удивления – никто не сообщил мне о таких планах. Заметив кивок Джека, я сжала губы. Мама посматривала то на меня, то на него, а после одарила Джека простодушной улыбкой, ненавязчиво попросив его перезвонить ближе к вечеру, и поспешно удалилась. У меня создалось впечатление, что родители хотят свести меня с этим парнем. Вернее сказать, с этим мужчиной.
– Я не знал, что мирская музыка дозволена в храмах, – сказал Джек, выискивая что-то в ящике с инструментами.
– Она и не дозволена. – Я улыбнулась и села за фортепьяно, начав перебирать ноты. – Мне приходится скрывать свои репетиции от директора хора, и я уверена, что в итоге стану объектом сплетен на целую неделю.
– Предполагаю, годами накопленные связи твоей матери поспособствуют тому, чтобы разговоры о тебе не утихали целых несколько недель. – Он сел рядом со мной за фортепьяно и рассмеялся, увидев мое шокированное лицо. Джек потянулся к клавишам. – Я же горжусь своей склонностью ничего не замечать.
– Я это поняла, – ответила я, не сводя взгляда с его лица.
Правой рукой Джек начал наигрывать медленную мелодию, а после стал играть и левой, отчего наши плечи чуть соприкоснулись.
– Ты мне нравишься, – сказал он, чуть склонившись над инструментом. – У тебя очень милые, располагающие родители. И ты не кажешься нелюдимой, каковыми, я считал, чаще всего бывают дочери священников. Ты просто немного застенчива. Однако ты не стесняешься петь.
Эти слова заставили меня покраснеть от смущения, и я опустила взгляд, лихорадочно, но тщетно пытаясь найти предлог покинуть церковь. Вероятно, такую реакцию вызвало воспоминание о нашей первой встрече, когда Джек совершенно внезапно попросил меня удалиться из его квартиры. Тогда я подумала, что ничуть ему не нравлюсь, и полагала, что ему вообще вряд ли кто-нибудь может понравиться.
– Мне кажется, быть самой собой не так-то просто, – произнесла я едва ли не шепотом, признаваясь в том, чего никогда прежде не решалась озвучить. – Конечно, мою жизнь нельзя назвать тяжкой, она довольно проста и скучна, но я чувствую себя гораздо комфортнее под маской персонажа какой-нибудь пьесы или под мантией чужой лирики.
Джек перестал играть, и в помещении повисла тишина, преисполненная тяжестью ожидания.
– Я всегда притворялся кем-то другим. Лгал. И в этом моя работа, Одри. Ты спрашивала меня давно, чем я занимаюсь, и я задолжал тебе ответ. Но это будет нашей тайной, хорошо, Одри?