Первый толчок
Шрифт:
— Не буду!
Гасан сокрушенно поцокал языком. и потянулся к бутылке, чтобы спрятать ее обратно в сумку, но Солтан опередил его:
— Я же не отказываюсь! — сказал он, перехватывая бутылку у растерявшегося учителя.
Гасан едва не стонал, глядя, как наливает себе в стакан драгоценный напиток сосед, да при этом еще ухмыляется криво, презрительно.
— Может, хватит? — не выдержал Гасан, когда стакан наполнился наполовину. — Работать не сможешь.
Солтан долил стакан до краев и лишь тогда ответил:
— Не
Колчерукий Наджаф поспешил к нему.
— Садись! — сказал Солтан. — Вот учитель угощает по–соседски.
Он разлил оставшуюся водку в стаканы, подвинул их Гасану и Наджафу.
— За бригадира! — поспешно поднял свой стакан Гасан, боясь, что его опередят и он лишится последней возможности оказать уважение Касуму.
Солтан молча выпил, встал и, не оглядываясь, зашагал к карагачу, возле которого была воткнута в землю коса. Он взял ее и принялся за работу. Движения у него были такие резкие, что, казалось, он не косит траву, а срывает на ней все зло, накопившееся в нем.
Недаром он старался держаться подальше от людей. Стоило Солтану расслабиться, разговориться с ними, как тотчас же начинались неприятности. Словно бы сговорившись, все старались побольнее задеть его. Вот и эти… Младшенький, старшенький… С оркестром их, видишь ли, будут встречать. Сами темные делишки собирались за бутылкой решать — это он сразу сообразил, а детей своих на больших начальников учат. Был бы у Солтана сын — он бы его человеком воспитал. Большим человеком, это главное! Разве они могут? Или не хотят? Им важно, чтобы дети большими начальниками стали. Но они–то воспитают, выучат, а он — нет!
Трава с шипеньем падала перед Солтаном, он уходил по свежей, возникающей перед ним стерне, как по дороге.
Между тем, Гасан, дождавшись, когда Наджаф отошел, подсел поближе к Касуму.
— Слушай, ну как же? Сделаешь?
— Чего?
— А-а, совсем мне этот старый бандит голову задурил. Я и не сказал тебе… Ты мне машину травы дашь?
— Чего ты у меня спрашиваешь? Правление тебе разрешило.
— Э, э, это не та трава… Ее даже верблюд не станет есть. Настоящее сено только здесь, на Пиркалем. Не сено, а каша с маслом.
Касум уже шел прочь от соседа, тот догонял его, на ходу уговаривая:
— Я в долгу не останусь.
— Не имею права, дорогой.
— А школьников я имею право на сенокос тащить? Они только–только с занятиями разделались, а я уговорил!
Касум взял косу и двинулся вслед за Солтаном, далеко ушедшим вперед. Гасан тоже взял косу. Колхозники в тени кустарника смотрели на них с удивлением, не понимая, почему так быстро кончился перерыв.
— Ты не хуже меня знаешь, — сказал Касум. — Сено отсюда только телятам идет. И то не всем, а породистым.
— У меня как раз породистый…
Касум так быстро работал косой,
— Слушай, отойди! — закричал Касум, не на шутку испугавшись и рассердившись. — Без ног останешься!
Некоторое время Гасан косил молча, держась позади Касума и выжидая момента. Наконец Касум остановился, достал из кармана брусок и принялся точить косу. Гасан тотчас догнал его и тоже вынул брусок.
— Если бы ты мне одну машину сена дал… Да еще одну я на покосе соберу. Тогда, пожалуй, и додержу скотину до весны, — проговорил он, словно в раздумье. — Тебе хорошо, у тебя дети взрослые, а у меня малышня. Им без молока никак нельзя.
Касум с ожесточением шаркал бруском по косе, стараясь заглушить голос соседа.
— Вот ты мне чуть ногу не порезал, — продолжал напирать Гасан. — Сколько лет косишь, а просчитался. Ты подумай, какая ответственность на мне за школьников. Случись с ними что–нибудь — с меня голову снимут. Не сообразил я раньше.
Касум сказал ласково, чтобы не закричать на Га–сана, не взорваться, как взрывается Солтан:
— Дорогой, вспомни: сколько раз ты приходил ко мне с просьбами по–соседски. Отказывал я тебе когда–нибудь? Сено не мое, колхозное. У тебя ответственность за школьников, а у меня за сено. Ну, хорошо, я дам. Люди узнают. Кто отвечать будет? Я! Вон Солтан, по–моему, уже догадался.
— Солтану наплевать на меня и на тебя. У него свои заботы.
— На меня и на тебя — это верно. Вот и сообщит куда надо. Разве его поймешь?
Гасану показалось, что бригадир начинает сдаваться, и он поспешил заверить:
— Если только Солтана боишься — не беспокойся. Вечерком к нему зайду, обо всем договорюсь.
Касум почувствовал, что все у него внутри мелко–мелко дрожит, а в глазах темнеет.
— Отойди! — сказал он. — Прошу тебя по–хорошему: отойди!
Гасан пожал плечами, улыбнулся. Все шло как положено. Очень уж горячий народ эти старики. Кричать начинают с первого раза. Понять их можно: война, трудная жизнь. Но и сдаются они быстрее, нервы не выдерживают. Еще два–три таких разговора, и Гасан получит сено из долины Пиркалем. Он не сомневался в этом.
Солтан давно собирался в город. Особых дел у него там не было, просто неудержимо захотелось вырваться хотя бы на день из села, где он провел в одиночестве полгода, хлебнуть глоток свежего городского воздуха. Думал, вернется в родное Гарагоюнлу — вернется к людям. Нет, и здесь он был один. Его снова тянуло куда–то.
Касум не хотел отпускать его с сенокоса. Уговаривал и так и этак. Сначала на сознательность нажимал: нынче, мол, каждый день и каждый человек на счету, дожди зарядят — сгниет сено. Потом сказал, понизив голос: