Первый толчок
Шрифт:
Буркнув приветствие и не получив ответа, Осман процедил сквозь зубы, кивнув на колонку, из которой бежала вода:
— Долго это будет продолжаться?
Солтан, скрестив руки на груди, смотрел на своего врага с молчаливым презрением. В таких ли он бывал переделках! Приходилось ему схватываться один на один с настоящими бандюгами! А тут стоял перед ним всего лишь Осман — гладенький, с заметным брюшком (еще бы, каждый день — жареная рыбка!), с обрюзгшим лицом, на котором жесткая щетка усов казалась чужой. Впервые Солтан
— Ты оглох, что ли! — крикнул Осман. — Я с тобой разговариваю!
Солтан все так же молча рассматривал его: с лица перевел взгляд на ноги, с удовольствием отметил, что ботинки в грязи, успел, значит, влезть…
— Это тебе даром не пройдет! — пригрозил Осман. — Завтра же на правление вызовем!
Солтан улыбнулся и ласково сказал:
— Не ешь столько рыбы, гражданин начальник. Скоро лопнешь! Особенно если кричать будешь. Знаешь, так… р–р–раз! — Солтан сделал угрожающий выпад, — и лопнешь!
Осман не отступил и даже не вздрогнул, когда ладонь соседа рассекла воздух перед самым лицом, и тот вынужден был невольно отметить: «Не испугался, надо же!» Он собирался продолжить этот спектакль, который шел по его замыслу и доставлял ему удовольствие. Но Осман уже взял себя в руки. А в следующую минуту все переменилось.
— Что с тобой стало! — услышал Солтан. — Что с тобой стало!
Осман произнес те же слова, что и Сенем неделю назад, там, у озера, с той же тоской и жалостью в голосе. Этого Солтан уже не мог вынести.
— Уходи! — зарычал он. — Уходи, не то здесь останешься!
Да, теперь он не шутил, и Осман это понял: покачал головой, повернулся и пошел прочь. Завтра он попросит Алекпера, председателя, вызвать этого сумасшедшего на правление, там на него управа найдется!
Сенем в тревоге ждала мужа у порога дома. Увит дев, что тот возвращается, с облегчением перевела дух.
— Что там? — севшим от волнения голосом спросила она.
— Безобразие!
— Скажи Алышу, — попросила Сенем. — Пусть бросит свою затею.
Осмаи смерил взглядом гору, у подножия которой они стояли, с сомнением покачал головой:
— Не может струйка воды пробить такую толщу! Тут же камень, скалы.
— Капля камень точит,
— Гора не камень.
И все же, поразмыслив, Осман сказал Алышу:
— Как бы, сынок, нам не осрамиться. Колонка наверху, у соседей, неисправна, вода могла к нам просочиться. Так что, может, и ключа никакого в горе нет.
Алыш, не выпуская из рук кирку, выпрямился, гневно сверкнул глазами:
— Мама сказала? Конечно! Ах, ребенок ручки собьет, ах, ножку поранит…
— Алыш, нельзя так о матери! — строго оборвал его Осман.
— Прости… Только я все равно не брошу, — упрямо сдвинул брови Алыш.
— Это твое дело, — сказал Осман ласково. — Я тебя предупредил, а дальше сам решай, ты уже взрослый.
По правде говоря, Осман
На другой день, придя в правление, Осман пожаловался председателю на соседей.
Алекпер слушал, не перебивая. По его лицу трудно было понять, как он относится к словам Османа. За три года тот не сумел привыкнуть к манере нового председателя. Гафароглы вел себя в таких случаях совсем иначе — горячился, бранился или, наоборот, одобрительно вскрикивал, восхищенно хлопал по плечу. Алекпер всегда оставался сдержан. Там, где друг гие хохотали, только улыбался, там, где другие кричали — он чуть заметно хмурился. Трудно было поверить, что он — сын Гафароглы, хотя внешне Алекпер был его совершенной копией: та же непокорная шапка волнистых волос с проседью, у Алекпера — ранней, у Гафароглы — поздней, те же резкие, твердые черты лица, смуглого от постоянного загара. Что ж, люди тем и хороши, что не повторяют друг друга.
— Осман, дорогой, — наконец сказал Алекпер. — Когда же я вас отучу от этой дурной привычки: по любому поводу бежать к председателю? У нас производство, понимаешь? Про–из–вод-ство! Этим мы и должны заниматься. Иначе потонем в мелочах. Сходи в сельсовет, это же их дело, их прямая обязанность.
— Э-э, сельсовет! — безнадежно махнул рукой Осман и, не удержавшись, добавил: — Твой отец так бы не ответил.
— Верно, — чуть улыбнулся Алекпер. — Он бы сейчас все бросил, побежал бы разбираться с твоими соседями, да еще, пожалуй, сам бы колонку стал чинить. Вот он вас и приучил. Пора отвыкать!
— Пока отвыкнем — потонем, — проворчал Осман. — И не в мелочах, как ты говоришь, а прямо в воде.
Он вышел из правления недовольный Алекпером, а еще больше собой; прав председатель, сто раз прав! Только не получилось бы в самом деле так: пока от старых привычек откажемся… Пока солнце взойдет — роса глаза выест!
В сельсовет Осман не пошел, хотя и надо было всего–то пересечь улицу. Такому, как Солтан, сельсоветом не пригрозишь.
— Что нового, Осман?
Старик Гафароглы, как обычно, сидел на лавочке возле правления — неподвижно прямой, держась за рукоятку плети, заткнутой за пояс, которая и не давала ему согнуться. Сидел как памятник прошлому села Гарагоюнлу.
— Да что же нового… Вот сейчас с Алекпером тебя вспоминали, — сказал Осман, понимая, что не надо бы говорить этого старику, но не в силах удержаться. — Мол, горячий был Гафароглы, за все хватался, не проходил мимо.
— Это, наверное, ты говорил, — сказал старик. — А Алекпер тебе возражал; нельзя так, вредно для дела. Правильно?
— Верно, — подтвердил Осман.
— Он, пожалуй, прав, а? Теперь мне виднее…
— Прав. Только… как бы это сказать… Мы всегда тебя спиной чувствовали. Порой сердились. Но знали: поддержишь, если что!