Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки
Шрифт:
— Господин Андреани, не хотите ли чашечку кофе?
Старик не решился отказаться, хотя пил кофе, дай бог, один раз в месяц. И разве можно пить кофе на ночь глядя?.. Опять будет мучить бессонница! Разложенные на столе газеты, открытые книги вызывали у Андреани уважение, именно уважение. Правда, он сразу заметил «Юманите». «Значит, они коммунисты. Так и знал!..» При других обстоятельствах он мог отнестись к этому с опаской и несколько свысока, но сейчас не чувствовал себя выше этих людей… Да и вообще, не для того он пришел, чтобы их осуждать. И ведь он у них в доме, его принимают как гостя. У них есть «дом», достойный этого имени. Как он может чувствовать себя выше этого парня с открытым лицом и честным взглядом? Сразу видно, что такой человек ничего не скрывает. У него все на лице написано. Смотришь ему в глаза — он не отводит взгляда, и сразу
— Вы знаете, я ведь тоже вошел в комитет защиты… — сказал Андреани и тут же пожалел: зачем он это сказал. Откуда вдруг явилось у него желание расположить к себе этого человека, понравиться ему? Такое большое желание, что вот даже прихвастнул ради этого. Чего стоит его согласие вступить в комитет, если вспомнить, при каких обстоятельствах он его дал? Андреани это великолепно понимает, но что поделаешь! Он в полном смятении. Где уж ему смотреть свысока на Анри и Полетту! Какое у них чувство собственного достоинства!..
Вопрос о квартире быстро выяснили. Оказалось, что для Андреани есть место — все было распределено по справедливости. «Отсюда вид на море». Верно — вон море. Летом тут, должно быть, чудесно. Карлотта будет рада…
— Ваша жена права, господин Андреани… Вы боитесь неприятностей! А вы не бойтесь… Рискните! Плата? Вряд ли с нас будут брать деньги. Если бы власти назначили квартирную плату, они бы тем самым узаконили наше переселение сюда. Они на это не пойдут…
— Господин Андреани, у нас очень весело… Если вы любите детей…
— У нас не было детей. Нельзя нам было детей растить при нашей жизни. Но жена любит возиться с ребятишками…
— Знаете, мы сделали потрясающее открытие — нашли в подвале три ванны и приборы для душа, и все в полной исправности. Мы уже наметили, где устроить ванную комнату. Вы с Гиттоном знакомы?..
— Как же, как же!..
Но ведь этот самый Гиттон великолепно знает, что Андреани сперва отказался вступить в комитет защиты. «А я-то соврал сейчас…» — думает Андреани.
— Ну так вот, Гиттон и еще един товарищ, слесарь, в ближайшие дни все и установят. Они даже уверяют, что смогут сделать колонку. Представляете себе, настоящую колонку!
— Мы с женой все обсудим… Может быть, и решимся…
— Если хотите, мы поможем вам перевезти вещи. А потом, знаете, женщинам… удобнее, когда все вместе… Надо будет, так они с удовольствием сходят для вашей жены на рынок или в магазин…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Страх Андреани
Второй вопрос — серьезнее. В глазах Анри мелькает сомнение… Но как не верить старику — он говорит так правдиво! Сам он не понял и половины того, о чем рассказывает. Все время задает вопросы. «Это можно объяснить только врожденной порочностью», — говорит он.
— Вы спрашиваете, что за документ? Вероятно, Декуан что-то натворил когда-нибудь, — объясняет Анри. — В полиции сделали вид, что прощают, но заставили его подписать признание. Обычный прием. Теперь они держат его в руках… заставляют делать все, что им угодно, и чем больше мерзостей он делает, тем они крепче держат его в своих лапах и тем больше он увязает в грязи…
— Но вы не представляете себе, как низко он пал! Разве можно пасть еще ниже? Если б вы только знали! Ведь он бьет свою жену!
Анри и Полетта невольно переглянулись. Конечно, Андреани не может даже и подозревать об их отношениях, но он чувствует, какая пропасть лежит между Декуанами и семьей Анри. Полетта поставила кофе на плиту и села на свое место. Когда она вяжет, у нее совершенно такие же движения, как у Карлотты. Просто удивительно! И совершенно так же Полетта вяжет, не глядя на спицы. Взгляд ее часто останавливается на муже. Разве можно представить себе драку между ними! Предположить, что он способен ей нагрубить, обругать ее, как это делает Декуан, который весь день поливает жену грязью? Разве у Полетты были бы такие глаза, разве она могла бы так смотреть на мужа? По глазам
— Я не понимаю, с какой целью они замышляют эту пакость…
Совершенно ясно, что «эта пакость», как он говорит, не находя других слов, для него непостижима. Старик от волнения не мог усидеть на месте — то вскакивал со стула, то опять садился. Его удивляло и даже возмущало спокойствие Анри. Так страшно, а вдруг не успеют предупредить!..
— С какой целью? Вот в этом и нужно разобраться, чтобы сорвать их планы. Помешать мы им можем, но удар надо нанести метко. Вот поразмыслите. Выгоды для себя полиция может извлечь много… И действует она отнюдь не против американцев, как вы думали. Что тут потеряют американцы? Немного горючего да боеприпасов? Если бы началась война, которую они готовят, то на один только их рейд самолета потребовалось бы гораздо больше горючего, не говоря уж об остальном. Вы согласны? А в чем они сыграют на руку американцам? Вы же сами сказали: их заговор направлен против меня. Но не только против меня лично — он направлен против всех коммунистов, против нашей партии. Если бы этот заговор удался, нас бы ославили бандитами, которые ни перед чем не останавливаются; оклеветали бы нас в такой момент, когда все больше людей начинает прозревать и принимает вместе с нами участие в борьбе против войны, против американской оккупации, против перевооружения Германии… Понимаете? К тому же они прекрасно знают, что все, кто живет около склада, боятся взрывов… Если бы им удалось осуществить свой замысел, они стали бы уверять, что опасность представляют не бочки и ящики, которые привозят сюда американцы, а «коммунистические диверсии». Нас начали бы бояться. А господа американцы заранее умыли бы руки: если бы на складе произошел взрыв, они обвинили бы нас. И, заметьте, такая подлая махинация оказалась бы для них выгодной и в других местах. Повсюду, где находятся американские военные склады, они распространяли бы клевету как можно шире и все с той же целью. И, наконец, почему они хотят произвести взрыв у самого здания, которое мы заняли? В надежде запугать нас, чего им не удалось добиться вчера, хотя они пригнали отряд охранников в триста штыков. Вы видели сегодняшнюю демонстрацию? Теперь представьте себе, что их план удастся. Видимо, Декуану обещали дать взрывчатку, раз он вспомнил о Сопротивлении. Наше здание здорово встряхнуло бы. Во всяком случае, вылетели бы все стекла. Шуму было бы порядочно… Так вот, тогда уж никакая демонстрация не помогла бы — половина семей добровольно переселится обратно в бараки, лишь бы не подвергаться постоянно такой опасности. Другими словами, мы сами освободили бы здание. Понимаете?
Нет, Андреани не все понимает, далеко не все. Чтобы все понять, нужно иметь почти такое же, как у Анри, представление об американцах, о партии, о войне, о полиции — представление, которое и служит Анри отправной точкой для всех его выводов. А у Андреани во многих вопросах нет своего мнения, вернее он просто ничего об этом не знает. Живет он так уединенно, от всего оторван… Все его удивляет… Взять хотя бы этого человека, который так складно говорит. То ли он произносит речь, хотя перед ним аудитория из одного человека, то ли думает вслух — не поймешь. А он, Андреани, все не может расстаться со своей точкой зрения и, хотя уже испытывает сомнения и колебания, все еще рассуждает так: готовится злодеяние. Против кого? Кому оно выгодно? Это неважно. Тут налицо зло как таковое. Черный замысел направлен против Анри и Полетты. У Андреани уже начало складываться о них свое мнение, и оно отнюдь не умаляет это зло — напротив! Значит, надо предотвратить преступление. «Для этого я сделал все, что было в моих силах, — думает Андреани. — Почему Леруа нагнулся и так пристально смотрит мне в глаза?» Анри подыскивает слова, словно собирается сказать что-то очень важное.
— Послушайте, господин Андреани… — говорит он. — Раньше я вас не знал, но… то, что вы сейчас сделали, это, возможно, самый хороший, самый благородный поступок в вашей жизни.
Видно, что Анри искренно взволнован. Как же отнестись к этой похвале? Анри Леруа явно расценивает ее очень высоко. Но Андреани растерялся. Лучше уж никому, кроме Карлотты, об этом не рассказывать. Похвала коммуниста… Но все же он ее не забудет. «Благородный поступок» — вот он как сказал. — «Самый благородный поступок в вашей жизни». Но Анри Леруа уже заговорил о другом: