Первый выстрел
Шрифт:
— Надо…
Юра молчал и мысленно ругал себя.
— Ты спросил, зачем мне знать? Слушай! Тебе верю. Люди говорили — в твоего отца стреляли помещики. Он за то, чтобы землю крестьянам отдать. Слушай! Меня в татарскую конницу зовут служить. «Ты, говорят, унтер-офицером был, полный георгиевский кавалер. Нам нужны командиры-татары. Мы тебя сразу в поручики произведем». Обещали дать большой немецкий виноградник, отару овец, трех лошадей, жалованье хорошее… Сначала я согласился, а потом подумал и отказался. Хватит, навоевался. Разговоры плохие: всех русских резать будем, все нации из Крыма гнать будем… Зачем так? Зачем
— Что?
— Ты еще молодой. Не поймешь… Мне друг Якимов объяснял.
— Я пойму! — настаивал Юра. — Я слушал в Екатеринославе всяких ораторов всяких партий…
— Почему я тебе все это говорю? — Юсуф остановился. — Я тебе верю. Теперь — ты! Только говори точно, будто докладываешь, вернувшись из разведки!
Юра рассказал все, что услышал от графа Берниста.
— «И татарские эскадроны пустим здесь против взбунтовавшегося солдатского быдла…» — закончил он словами графа.
— Так! — сказал Юсуф, с шумом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и желваки на его худых щеках заиграли, ноздри раздулись и побелели, глаза зло прищурились. — Так!.. — повторил он и быстро зашагал дальше по арыку.
Они вышли на речку, к плотине. Сейчас река была мелкая, и прозрачная вода весело журчала в камнях, устилавших дно. Плотина поперек реки, направлявшая воду в их арык, была высотой около метра. Два ряда кольев. Каждый ряд — плетеный забор. Между плетнями насыпаны камни, щебень, глина. Вода сочилась сквозь плотину во многих местах и переливалась через верх в двух местах, где в плотине были промыты выемки. Юсуф выругался и стал заваливать выемки камнями и глиной.
— Плохая плотина! — заметил Юра.
— Плохая! — согласился Юсуф. — Каждый раз после большого дождя смывает. Это, — он указал сапогом на выемки, — тоже Османова работа. Они нарочно плотину ломают — спускают воду для графских виноградников на берегу… Ниже по реке тоже есть плотина. Теперь ты здесь сиди сторожи. А я буду по арыку туда-сюда ходить. Кончим поливать, я за тобой приду.
Юсуф ушел.
Сидеть на краю арыка у края плотины скучно. Юра вынул патрон из берданки, целился, щелкал, а когда и это надоело, влез на росшую рядом шелковицу.
Из ворот дачи по ту сторону реки вышел парень с сапкой, быстро оглянулся и взбежал на плотину. Юра только тогда понял, что это водяной вор, когда тот начал поспешно растаскивать запруду, сделанную Юсуфом. Увидев это, Юра чуть не подавился ягодой, которую только что положил в рот. Бежать к вору — не успеешь. Юра быстро снял берданку и выстрелил в воздух. Вор выпустил сапку, прыгнул с плотины, как заяц, упал в реку, вскочил и убежал за ворота дачи.
Соскочив с дерева, Юра побежал на плотину, схватил сапку и вернулся под шелковицу.
Вскоре он услышал голос:
— Эй, мальчик, отдай сапку! — В воротах дачи стоял уже
— Это не ваша сапка, это сапка вора! — ответил Юра. — Пусть придет к нам на дачу и возьмет.
— А ты кто?
— Сагайдак!
— А-а-а! Сагайдак! Юсуф у вас служит?
— У нас. Вот у Юсуфа пусть и возьмет.
— Он в ссоре с Юсуфом. Ты сам отдай сапку. Не будем трогать вашу воду.
— Ну смотрите! — сказал Юра и, размахнувшись, перебросил сапку на тот берег.
Юра закинул берданку за плечо и постарался уйти спокойно, не спеша. Очень скоро его нагнал Юсуф.
Юра рассказал. Юсуф выругался по-татарски, по-русски, по-немецки, похвалил его.
— Правильно ты стрелял вверх! Пусть слышат!
Возвращались домой, довольные друг другом. Юсуф рассказывал об охоте, когда перелетных перепелов бывает очень много… как винограда на лозе.
— Прилетят перепелки, позову тебя, вместе пойдем в горы. Только припасу мало — дроби, пороха, пистонов…
Напоследок Юсуф сказал:
— Если увидишь эскадронцев близко от дачи, быстро беги, скажи мне.
— Хорошо.
— Про эту мою просьбу тоже никому не говори. Знай, один раз обманешь меня, никогда больше тебе не поверю.
«Дядько Антон говорил почти так же», — подумал Юра.
7
Вечерело. Юра снова пошел по арыку и опять обнаружил вора. Это был небольшого роста, худенький старик с огромной чалмой на голове. На том же месте, где Юсуф утром залепил проем в стенке арыка, снова зияло отверстие, и через него струилась вода. Юра стал замазывать, а подбежавший старик отталкивал его сапку своей и кричал:
— Зачем портишь арык?!
Подошел Али с зажженным фонарем, и старик сердито замолчал.
— Слушайте, если вы опять расковыряете, придет Юсуф, и будет нехорошо!.. — вежливо пригрозил Юра.
Старик выругался по-татарски и ушел.
— Ты зачем пугал Эмреле моим отцом? — прошептал Али.
— А зачем он воду ворует?
— Не надо ссориться с Эмреле. Он в Мекке был. Его все татары боятся. Он очень сердит на моего отца за его грехи.
— Какие грехи?
— Отец ел на фронте свиное сало…
— А разве это грех — есть свиное сало?
— Ты не мусульманин, — уклончиво ответил Али и с горькими вздохами, много раз останавливаясь, чтобы подыскать нужное слово, рассказал, что его отец Юсуф объявлен неправоверным, так как он не соблюдает мусульманских заповедей, не совершает пяти ежедневных молитв на коленях лицом к Мекке, а лишь одну-две и то по настроению. Он плохо соблюдает пост в месяц Рамадан, ел свинину, а это запрещено, пил вино, а это тоже запрещено, позволял себе насмехаться над приходившими укреплять его в вере. За эти прегрешения все родственники отказались от него и изгнали из дома в Таракташе. Вот почему гордый Юсуф поступил в услужение и дядя Эмреле, ходивший в Мекку, стал его злейшим врагом. Эмреле и мулла обещали простить Юсуфу все грехи, если он вступит в татарский эскадрон. Если Юсуф умрет в борьбе за веру — ему уготовано место в раю. А отец смеется. Он не верит в седьмое небо аллаха и говорит, что желает радоваться на земле, а не после смерти. Эмреле коня и седло ему приготовил, саблю достал и винтовку, а ты, Юра, не знаешь всего этого и ругаешь Эмреле за воду, пугаешь его именем моего отца. Нехорошо!