Первый выстрел

Тушкан Георгий Павлович

— Врешь! Твой дядя предатель, Мазепа!

— Сам врешь! Сам Мазепа!

— От брехуна слышу! Кого хочешь спроси, хоть Сашку, хоть Ирку, раз дезертир — расстреляют, и правильно сделают!

— Не дезертир, а агитатор!.. А Сашка — поп, он тебе все подтвердит, как начальству надо. И Ирку не надо. Отец у нее подлюга, сразу на дядю моего донесет. Лучше позовем Хому и Алешку. Эх, зря ты тогда с ним дрался на этой панской дуэли!..

8

Решили

собраться, чтобы все обсудить.

Юра, и стыдясь и радуясь, пошел звать Алешу. Тимиш привел Хому, умного сельского паренька, когда-то запускавшего с Юрой змея, а потом бывшего у него секундантом на дуэли с Алешей.

Тимиш, а потом Юра рассказали, из-за чего они поспорили.

— Дядя Тимиша, — закончил Юра, — против войны. Значит, против царя и дезертир.

— Мой дядя храбрый! Он пять немцев заколол, офицера с поля боя вынес. Потом его самого ранили. После госпиталя он приехал на побывку, на долечивание. Ну и остался…

— Все ясно, — сказал Юра, — твой дядя не хочет вернуться на славное поле брани!

— Он должен был опять уехать на фронт? — спросил Алеша.

— А почему должен, если он на костылях? И все хворал здесь. А срок ему вышел давно. Фельдшер говорит: «Дай четвертной, выдам отсрочку, справку, что по болезни не являлся. А не дашь — езжай к воинскому начальнику в губернию. Он тебя за неявку в армию — под военный суд, в арестантские роты закатит». А откуда у дяди такие гроши? Он и сховался у нас. Что ж, дяде на костылях против немца идти? Он говорит, если пойду, то накостыляю не немцу, а кому следует. А когда старухи пришли до нашей хаты, а дядя Василь на них с огнем, они и нажаловались старосте да еще сказали, что он против войны. Вот староста и грозится, что жандармам его сдаст…

— Жандармы? — живо переспросил Юра.

— И дядько Антон говорил, что проклятая война!.. — вставил Хома.

— Дядько Антон? — резко обернулся к нему Юра.

Тимиш гневно взглянул на своего приятеля. Тот смешался.

— А что говорит твой дядя про войну? — спросил Алеша.

Тимиш махнул рукой.

— Говорит, что даже винтовок на всех не было. Гнали на смерть безоружных. Одна была на пятерых. Ждали, пока убьют соседа с винтовкой, тогда и брали.

Юра слушал и вспоминал о деревянных винтовках, с которыми обучались солдаты на площади.

Тимиш продолжал:

— Сапоги разваливаются, шинели гнилые, мука тухлая. Господа поставщики вместе с генералами воруют, наживаются на войне. Господа офицеры пьянствуют и солдат по мордасам лупят. Подрались бы цари между собой, а народу зачем драться?

— Богатым выгода от того есть, — заметил Хома, очевидно повторяя чьи-то слова.

— А как же царь? — спросил Юра. — Кто его защищать

будет?

— А што тебе царь? Брат или сват?

— Ну, знаешь! — Юра даже задохнулся от негодования. Впервые ему пришлось выслушать такое. «Как же будут воевать, — думал он, — если все так говорить станут?»

— И чего ты, Юрко, хочешь? Смерти моему дяде? Помочь жандармам?

— Я не хочу его смерти. Но он дезертир и трус!

— Он георгиевский кавалер!

— Я не понимаю… Ну, не знаю…

— А вы что скажете, судьи? Алеша и ты, Хома?

— Я никогда не видел дезертира, — признался Алеша. — Только дядя Тимиша не бежал с фронта, он еще хворый и поэтому еще не вернулся на фронт. И если фельдшер требует деньги за справку, то давайте соберем деньги и заплатим.

— Столько не соберете! — ответил Тимиш. — Я все ждал Юрко, думал: приедет, так поговорит со своим батькой, чтоб он заставил фельдшера дать справку. От так, хлопцы, решайте!

— И тогда твой дядя пойдет воевать? — спросил Юра.

— Тогда? Пойдет, я думаю… Там убьют или не убьют, а тут убьют.

Решили, что надо просить Петра Зиновьевича помочь чем-нибудь дяде Тимиша. В голове у Юры вертелась карусель из десятков противоречащих друг другу мыслей.

Разговор Юры с отцом был самым трудным, какой им когда-либо приходилось вести. Отец не хотел объяснить сыну, почему он не может открыто защищать «смутьяна», что это обернется против инвалида, могут пострадать и те, с кем он общался, кому говорил правду об этой войне.

Юра нервничал и требовал объяснений. Отец не мог ему ответить. Ведь сыну еще нет одиннадцати лет. Разве можно на него полагаться!

Отец отказался говорить с фельдшером:

— Ничем не могу помочь дяде Тимиша, будет только хуже…

На другой день огорченный, мрачный Юра отправился к Тимишу рассказать о неудаче. Но как только он сошел с крыльца, отец открыл форточку настежь и позвал его.

— Что, папа? — недовольно спросил Юра, входя в кабинет.

Отец стоял над разложенной на столе газетой и внимательно рассматривал ее.

— Вот видишь, Юра… — сказал он, поднимая голову. — Ты знаешь, что у нас есть несколько выигрышных билетов. На одном из них я написал твое имя. Поздравляю, этот билет выиграл двадцать пять рублей! Можешь присоединить их к тем, которые ты уже скопил для покупки верховой лошадки. — И отец протянул сыну новенькую двадцатипятирублевую бумажку.

Юра недоумевающе уставился на отца. Потом три раза подпрыгнул, радостно закричал:

— Ура! Ура! Верховая лошадь! — и, размахивая деньгами, помчался в детскую к своей копилке, где уже лежали два рубля девяносто две копейки — бабушкины подарки.