Пёс и его Человек
Шрифт:
Проходящие мимо двуногие наверняка только бы усмехнулись, увидев содержимое его карманов, назвали бы наше состояние мелочью. Для нас же это было целым богатством – ещё один день жизни.
Узкая улочка влилась в мутное озеро площади, разлившейся перед возвышающейся громадой храма. Нос тут же резануло запахом нечистот, спеси и лжи. Собравшиеся на паперти нищие начинали тихо причитать, стоило только очередному сверкающему автомобилю подъехать к воротам. Они истово крестились и подобострастно возносили хвалы, если хоть один из посетителей с чувством собственного превосходства облагодетельствовал их парой монет. Если же простой прихожанин клал свои крохи в
Едва мы появились на площади, как попрошайки тут же зло уставились на нас. Это была их территория и допускать чужаков к своей кормушке они не собирались. Двуногий поспешно миновал ворота, стараясь поскорей сбежать от ненавидящих взглядов. Нищие же, увидев, что на их место никто не претендует, зло пробурчали нам вслед и принялись трясти кружками перед новым спесивым посетителем, затянув выученную мелодию бесконечных причитаний.
Я обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на пир лицемерия. В голову навязчиво лезли слова одного старого дога: "Нищета не знает границ. Где-то на паперти людей больше, где-то меньше, но паперти есть везде." Тогда, будучи ещё совсем щенком, я не верил, что во всём огромном мире нет такого места, где не слышали о нищете и голоде. Теперь я знаю это наверняка.
За углом каменной изгороди, отделяющей владения храма от остального города, мы наткнулись на женщину. Измученная, она кутала в рваном тряпье ребёнка. На паперти ей не нашлось места – видимо, бедняки побоялись такой конкуренции. Однако в отличии от тех ряженых, женщина нищенствовала по-настоящему. От неё пахло одиночеством, обречённостью и смертью. Здесь за углом, где редко бывали даже обычные прихожане и уж точно никогда не останавливались дорогие автомобили посетителей храма, ей не на что было надеяться. Да она и не ждала милости. Окончательно сломленная жестокостью этого мира, женщина сидела в ожидании своей участи. Ребёнок, уткнувшись лицом в материнскую грудь, тихо сопел, забывшись от голода сном.
Двуногий замер перед ними, несколько секунд смотрел на развернувшуюся трагедию, затем резко сунул руку в карман и, сжав в кулаке всё наше скудное богатство, протянул женщине, вложив убогую горстку монет в подол истрёпанного платья. Затем, словно боясь передумать, поспешил к переулку.
Сегодня мы будем голодать. И чёрт с ним. Оно того стоило.
V
Если брать в целом, то, как ни крути, весь мир – одна большая помойка. Ни для кого не секрет, что в этом повинны лишь двуногие, возомнившие себя Венцом Творения, а на самом деле не превосходящие разумом слепого щенка, что ходит исключительно под себя.
Желчью этих мыслей я пытался вытравить смрад, пока мы с моим Человеком рылись в помоях. Имени своего спутника я так и не узнал, а причислять к общей массе двуногих после того случая с женщиной просто не мог. И теперь я вполне мог позволить себе называть его «моим». Так у меня и появился мой Человек. Конечно, у него не было тёплого дома и миски с моим именем, доверху наполненной кормом, зато у него было нечто большее, чего не передать словами.
Поиски шли не так чтобы удачно – из-за висящего над баками амбре от моего носа не было никакого толка, что уж говорить о неполноценном обонянии моего Человека. Сквозь завалы помоев мы продвигались практически вслепую. Так или иначе, но нам не удалось наткнуться на что–либо съедобное, чем просто можно набить брюхо. Ко всему прочему, мы были на чужой территории – помеченные углы ясно давали об этом знать, а потому следовало убраться, пока хозяева
Переворошив последний бак, мы двинулись дальше. На этот раз вёл я – Человек понуро плёлся следом, ни на что не обращая внимания. Казалось, отведи я его прямиком на бойню, он бы и этого не заметил.
Солнце уже поднималось к зениту и радостно светило с безоблачной небесной тверди, согревая выстуженную землю. Однако даже его лучи не могли обогреть наших душ, измученных голодом и долгой зимой. Настало самое время посетить ещё одно место.
Уже на подступах я почуял, что желающих поживиться дармовыми объедками у дверей служебного входа в ресторан собралось уже предостаточно. Я обречённо вздохнул, хотя и не рассчитывал на лёгкую добычу – это не укрылось от внимания моего Человека. Он ничего не сказал, лишь молча заиграл желваками, будто моё предчувствие предстоящей драчки передалось и ему.
У неприметной утопленной в стену двери столпилась разномастная свора. Все они сидели, уставившись на закрытый проём, ожидая появления сердобольного повара, несущего кастрюлю с объедками. Бросавшие друг на друга недовольные взгляды, псы затравленно оглянулись, стоило нам только вынырнуть из тоннеля подворотни. Четвероногие нищие поднялись и направились к нам, злобно скалясь и тихо рыча. С трудом терпя друг друга, они явно не хотели делить место на своей паперти ещё и с чужаками. Человек, увидев подступающую широким полукругом свору, отступил в тень переулка и приготовился дать голодным тварям отпор. Исход кровавой резни не сложно было предугадать. К счастью для нас бойни так и не случилось. Тихий многоголосый рык оборвал едва различимый щелчок замка и свора, вмиг потеряв обличье кровожадной стаи, повизгивая и поскуливая бросилась к двери, встречая своего благодетеля. Яростно молотя в воздухе хвостами и заискивающе заглядывая в глаза, они вились вокруг радушно хохотавшего краснощёкого толстяка. От двуногого пахло теплом, достатком и едой. Манящий аромат приготовленных блюд впитался в его белоснежную одежду. Источаемый ею, он стал окутывать морозный воздух улицы, заглушая смрад сырости и помоев. Прочих моих собратьев этот запах приводил в исступление, дразня беснующиеся от голода желудки. Все мысли их сейчас были заняты только внушительной старой кастрюлей, которую повар уже намеревался поставить на землю. Я же чувствовал и другой запах. Сквозь благоухание горячей пищи незаметно струился слабый смрад пота. В каменной коробке без единого окна, среди десятка газовых костров, медленно пожирающих кислород, целый день кромсая мясо и овощи для блюд, многие из которых не по карману ему самому, мужчина всё же находил время, чтобы собрать оставленные посетителями объедки и вынести на задний двор – подарить ещё один день жизни лохматым бродягам.
Стоило только алюминиевому дну коснуться мостовой, как свора тут же набросилась на объедки. Они пожирали милостыню молча, хотя я чувствовал, как измученные голодом собратья с трудом сдерживают рвущийся из глотки рык. Они были готовы вцепиться в глотку любому, кто попытался бы сунуть морду вперёд них, но смиренно глотали свою ярость вместе с очередным куском, не рискуя гневить благодетеля. Тот, тем временем, устало привалился к двери и с улыбкой смотрел на подопечных.
Я неуверенно направился к своре. Было ли мне страшно? Безусловно. Дюжина сук и кобелей могли бы вмиг разорвать меня в порыве неудержимой ярости. И всё же голод был сильнее страха. А ещё оставалась хрупкая надежда на то, что пирующие нищие не набросятся на чужака в присутствии щедрого подателя.
Конец ознакомительного фрагмента.