Пес имперского значения
Шрифт:
С чувством выполненного долга и восторжествовавшей справедливости, храбрый охотник отыскал уютную неглубокую ямку, куда и залёг, намереваясь не просыпаться минимум до полудня. Ещё бы изжога не беспокоила, а то от неприятной отрыжки уже два раза загоралась трава и языку слишком горячо. Не нужно было вчера всякую гадость есть. Но с другой стороны — вопрос принципа, не оставить врагу ни крошки. С такими мыслями пёс и постарался заснуть, прикрыв светящиеся в темноте глаза. И совсем было задремал, но тут какая-то гадина с шумом проломилась сквозь кусты и наступила на Такса громадным сапогом.
Что, опять? Дайте же покоя, гады! Ну что за ночь, а?
Но врагу было не до того. Видимо он сильно проголодался, так как прилаживал ременную петлю к нависающей над полянкой ветке. Вот только на какую дичь? Для кабана слишком высоко, а на лося слабовато — не удержит. Разве что какой тетерев залетит. Подождать? Нет, ну его к кошкам в задницу! И так надоел.
Такс фыркнул брезгливо, помотал головой, стряхивая с ушей капельки росы, развернул крылья и взлетел после короткой пробежки. И отправился куда глаза глядят. А глядели они на север.
Глава 12
Кем мы были для Отчизны
Не ответит нам ни один судья.
Жаль, что меру нашей жизни
Мы поймём из жизни уходя.
Сергей Трофимов.
Прохладное лето 34-го. Кобрин
— Ну и чего там? — Ворошилов нетерпеливо посмотрел на часы и перевёл взгляд на вжавшегося в стул радиста. — Летят?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — сержант, слегка ошалевший от присутствия высокопоставленных зрителей с громадными звёздами на погонах, чуть сдвинул в сторону наушник, чтобы слышать самого себя. — Летят. Только что встретились в районе Минска, где-то через час будут здесь.
Климент Ефремович вздохнул с облегчением и присел, стукнув об пол наградной шашкой. В ножнах мелодично звякнул серебряный рубль, брошенный туда для пущего шика. Правда, в книжке, которую Главком прочитал недавно, упоминался двугривенный, да и Сергей Сергеевич рассказывал нечто похожее, но подобная мелочность не к лицу советскому генералу. Только вот монету пришлось долго обтачивать напильником, иначе упорно не хотела влезать. Но нужный инструмент имелся — слесари бывшими не бывают. Весь вчерашний вечер посвятил трудам праведным, и результат превзошёл все ожидания — звенит, собака. А то, что шашку заклинило намертво упавшим туда же надфилем…. Так парадным оружием не воевать.
— Ты чего мандражируешь, Клим? — рядом появился нарком Каменев.
— А ты нет?
— Привык…
— Хорошая привычка. А я всё никак. Все эти подготовки, тренировки, репетиции. Парадные коробки ходят как пьяные матросы после штурма шустовских заводов… Хуже только буденовские трактористы, по недоразумению возомнившие себя механиками-водителями. Они меня в гроб вгонят, Сергей Сергеич. И чего я покажу товарищу Сталину? Парад? Хрен собачий, а не парад. Не в том смысле, что Иосифу Виссарионовичу хрен, а что парад ни на чего другое похож не будет. Вот скажи — зачем это нужно стране победившего пролетариата? К чему церемонии?
— Меня-то пролетарием не обзывай. Или ты себя имел ввиду?
—
— Угу, только если бы в газетах не написали, рабочий класс так бы и не узнал о своей победе. Но это всё лирика, давай по делу. Ты как хотел? Прилетят сейчас товарищ Сталин с товарищем Деникиным, встретим их, поздороваемся, корону и меч, в газету "Правда" завёрнутые, Антону Ивановичу отдадим, по стакану водки выпьем и всё?
— Да понимаю прекрасно, — Ворошилов страдальчески скривился. — Но можно как-то попроще.
— Можно, — согласился Каменев. — Но нельзя!
— Это как?
— А вот так. Не для себя стараемся — историю творим! Пусть у наших потомков будут свои легенды. Клим, хочешь стать человеком-легендой?
Главком покосился на Булгакова, который скромно сидел в сторонке и что-то черкал в своём блокнотике:
— Хочу…, не хочу…, думаешь, вот он будет нас спрашивать?
Рассматривать облака через иллюминатор интересно только первые десять минут полёта, а потом воздушные замки и прочие клубящиеся под крылом красивости надоедают. Или это дело привычки? И шум, сопутствующий путешествию, всегда действует успокаивающе. То ли это гул авиационных моторов, как сейчас, или мерный перестук поезда, или монотонный матерок извозчика, подгоняющего лошадей.
Сталин отложил на столик проект конституции, который просматривал до этого, и откинулся в удобном кресле. Глаза сами закрылись, и в лёгкой полудрёме мысли потекли плавно и спокойно, сменяя друг друга неторопливо, выстраиваясь в логические цепочки. Редко когда удаётся вот так, просто, посидеть и подумать. Всё время спешка, стремление догнать и перегнать…. Ладно ещё верные товарищи по партии, перестреляв предварительно всех неверных, взвалили на себя значительную часть забот. Действительно, с прошлого года стало как-то полегче — новоиспечённые генералы развернули настолько активную деятельность, что не всегда удавалось проследить за её результатами.
И пусть не всегда получались у них некоторые мелочи, вроде весеннего восстания в Вене, так это от избытка энтузиазма. Но и поражение принесло некоторые дивиденды, вроде пары заводов в Флоридсдорфе, купленных за сущие копейки под прикрытием беспорядков у безутешных наследников. Наверняка Будённый руку приложил, это ему вечно не хватает денег на свои танковые армады.
А Ворошилов? Откуда у него такая потрясающая работоспособность? Специально проверял — на работе засиживается за полночь, а пустых бутылок выбрасывают из кабинета всё меньше и меньше. Трезвенником не стал, но на Политбюро с перегаром уже больше полгода не появлялся. И работает, работает, работает….
Новый расклад сил в руководстве страны, образовавшийся как-то вдруг, совершенно внезапно, Иосифа Виссарионовича устраивал целиком и полностью. Ну, пусть не совсем полностью, а с некоторыми оговорками, но нравился гораздо больше, чем сложившаяся со времён Владимира Ильича практика, когда один человек за всё отвечает, а другие просто дают советы, интригуют по мере сил, или просто пьянствуют между приступами демагогии, прикрываясь титулом твердокаменных ленинцев и политкаторжан. Слава Богу, и первых и вторых изрядно проредили в последнее время, и можно спокойно работать, не опасаясь, что очередная сволочь навяжет партии дискуссию. И может быть, как раз своевременное исчезновение замшелых глыбищ, этаких незыблемых утёсов революции, и открыло дорогу здоровому честолюбию молодых генералов? Относительно молодых, но лишённых бонапартизма….