ПЕС
Шрифт:
Здесь, на даче, он чистил мысли. Окуривал себя священным дымом, пил заваренные настои из трав и грибов. Очистив сознание, он мог заглядывать глубоко. Шаманская душа покидала это чужое тело и удалялась далеко в прошлое, в близкое будущее или глубокое настоящее. Это помогало ему справляться с болью пережитого, с горечью настоящего, с обидой будущего. Это помогало ему идти по тропе мести, которая с каждым шагом становилась все шире и заманчивее.
– Товарищ генерал, товарищ генерал, – услышал Семён Гаврилович далекое эхо реальности. – Вас к телефону. Сам первый.
Нехотя, мужчина вернулся
– Слушаю! У аппарата, – недовольно буркнул он в телефон.
***
Гайанский сел на лавку. В это позднее время во дворе многоэтажки было безлюдно. Детишек загнали домой, пенсионерки ушли смотреть новости, освободив старенькую лавочку полуночному изгою. Ему никак не верилось, что все произошедшее сегодня случилось именно с ним. Будто прочитал в газете шокирующую новость о каком-то незнакомце, или услышал сплетню от коллег, Юра никак не мог понять, как такое могло произойти. Ему все еще казалось что сейчас, вот сейчас удивление от неприятных вестей пройдет, и он осудительно поцокав языком, вернется к своим обычным делам.
«А она права, – думал учитель. – Они обе правы. Какой же я художник? Возомнил о себе. Хватит себя обманывать». Но, сердцем он понимал, что обманывает себя. Без картин его не станет, он просто умрет. Если перестать рисовать задохнется. Сразу. «Мои картины – хобби!? Тогда мое существование – хобби! Черт подери, теперь я знаю, чем занимается Всевышний в свободное время: он создает таких как я, как она сказала – фриков? Непонятых дураков. Нет же, просто дураков.»
Из подъезда вышла Маша. Гайанский обрадовался, на секунду решив, что это действительно чужой кошмар его не касается. Он оживился, встал и, широко улыбаясь, пошел к ней на встречу. В руках супруги Юра заметил небольшую дорожную сумку. На примирительное, немного смущенное заискивание супруга кинула ему в ноги сумку, и, молча, вернулась в подъезд.
– Маш! Маша! – крикнул вслед ей мужчина.
Но ответом стал лишь оглушительный хлопок закрывающейся двери.
Он вернулся на лавку и долго просидел, копаясь в своих сомнениях. С наступлением ночи похолодало. Гайанский, решив что страсти улеглись, поднялся в квартиру которую считал своим домом. Воспитание не позволяло ему открыть своим ключом, и он полчаса, с нетерпением, надеждой, а затем отчаянием, звонил в дверь. Маша так и не отворила. Здравый смысл твердил, это конец, край их и так затянувшихся отношений. Но подлая надежда все еще теплилась в уголке его сознания. «Действительно, – окончательно разочаровавшись, подумал Гайанский, – на дне ящика Пандоры была надежда».
Юре ничего не оставалось, как побрести в школу. «Сегодня точно не опоздаю» – саркастично подумал учитель.
***
Наутро Гайанский первым делом объясниться с директрисой. Больше ему идти не куда. Ночь, проведенная на лавочке в сквере перед входом в школу, стала самой долгой в жизнь. Детское учреждение открывала тетя Рая – уборщица. Она жила неподалеку, и пока школа подыскивала себе ночного сторожа, немолодая, но энергичная женщина открывала и закрывала это старинное здание. Тетя Рая ничуть не удивилась застав ранним утром у дверей школы странноватого учителя. Перекинувшись
– Светлана Борисовна, доброе утро!
Женщина, молча, прошла мимо, доставая из сумочки тяжелую связку ключей. Карие глаза директрисы метнули в него стрелу неприязни.
– Я хотел извиниться. За вчерашнее, – продолжил скрипучим голосом Юрий Евгеньевич.
Начальница была непреклонна. «Надо же, – подумал учитель. – За один день настроить против себя всех женщин планеты. Достижение!»
Отворив дверь, она прошла в кабинет. Дверь за собой не закрыла. «Хороший знак» – подумал Гайанский, и последовал за ней.
– Светлана Борисовна! Мне действительно жаль, что так все вышло. Какая-то черная полоса …
– Короче, Гайанский, что хотел? – вешая на плечики плащ, спросила женщина. От нее потрясающе пахло незнакомыми ему духами, с легким оттенком полевых цветов.
– Ничего, – поскромничал мужчина. Но, взяв себя в руки, продолжил. – Светлана Борисовна, можно я поживу в мастерской. Пару дней …
– Что?– директриса впилась в него любопытным взглядом. – Жена прогнала? Поделом, Гайанский, так тебе и надо. А к родителям не пробовал вернуться?
– Нет! – отрезал учитель. – Лучше на вокзал или в подвал какой-то.
– Так ведь и здесь подвал, – ухмыльнулась директриса. – Это ты его мастерской назвал, а так подвал подвалом.
Мужчина молчал, разглядывая свои худые, жилистые ладони.
– Ладно, – согласилась Светлана Борисовна. – Живи. Оформлю как сторожа. Заодно и имущество по охраняешь. Не пить, баб не водить. Хотя какие там бабы …
Так, странное, старинное здание художественной школы окончательно пленило несчастного художника.
Глава 2
«Вы! Вы виноваты! – Гайанский вышагивал по мастерской, презрительно осматривая свои работы, выложенные вдоль стен с художественной педантичностью. – Вы как зуд. Чемодан без ручки. Барахло. Сжечь к чертовой матери!» Приступ ярости стал почти неконтролируемым. Он схватил шаткий стул, и замахнулся. Желание разгромить полотна, раз и навсегда уничтожить работы, свое творчество, свое сокровище, свою жизнь стало непреодолимо. Но в последний момент стул безвольно повис в поднятой руке. Юрий не смог. Он не смог убить своих детей. Художник бережно поставил стул, сел на него и обхватил голову руками, сильно сжав виски.
Казалось, в голове десять тысяч барабанщиков, бьют нескладную дробь прямо об черепную коробку. Днем боль была незаметна. А сейчас, когда школа опустела, и художник остался один на один со своими работами, она овладела им. Вместе с невеселыми мыслями. На него смотрели картины. Мальчуган играет в песочнице с огромным муравейником. Вместо городского пейзажа его окружают черно белые шахматные клетки. Рядом обнаженная старуха в огромной шляпе, с татуировкой POPS MUST DIE. восседающей на пассажирском авиалайнере. С противоположной стороны на Юру смотрит мутным взглядом мужик в кожаной кепке. Он отпивает пиво из огромного бокала. В руке дымится папироса. От пронзительных глаз цвета стертой синевы невозможно оторваться.